Продолжение. начало см. http://vrntimes.ru/articles/kultura/vladimir-boykov-v-epopee-s-buninskim... и http://vrntimes.ru/articles/kultura/pochemu-voronezh-tak-dolgo-tormozil-...
Попытки создания музея Ивана Бунина на родине писателя отмечались, начиная с его 100-летнего юбилея. Почему они все оказались неудачными, и главное – поможет ли этот опыт сегодня, в год 145-летия великого земляка?
На днях открывается выставка, посвященная Бунину, которая, как предполагается, все-таки станет основой будущего музея писателя. Львиная часть экспонатов выставки, о чем уже писала наша газета, так или иначе связана с деятельностью историка Владимира Бойкова.
Струве и Сологуб
-Когда в октябре 1994 года я ехал в Париж по приглашению французской стороны, у меня все было на уровне замысла: одолжить у наследницы художника Нилуса Валентины Голубовской вещи для бунинской экспозиции в Воронеже, организовать выставку Нилуса эмигрантского периода – его же никто не видел в России! – это будет настоящий праздник всероссийского значения.
Но где искать наследницу? Первым делом обратился к Никите Алексеевичу Струве - его все в русском Париже знают, он директор издательства, у него книжный магазин на рю Монтань Сен Женевьев. В воскресный день, после церковной службы мы пошли с ним и его друзьями в кафе. Там зашла речь о Голубовской – приемной дочери Петра Нилуса. Никита Алексеевич ее лично не знал, но посоветовал обратиться к Наталье Сологуб, дочери писателя Бориса Зайцева. «Она всех знает», - сказал Струве.
Наталья Борисовна - 1912 года рождения, но голова у нее была светлая, все помнила, всех знала, с Буниными дружила. «Боже мой, Валя!- всплеснула руками Наталья Борисовна. - Это же моя подруга! Она одна, ей 87 лет. Случись что с ней, вся коллекция Нилуса, архив – все пропадет, выбросят на помойку. Сколько таких историй было в Париже!».
И действительно были случаи: ничего не понимающие наследники даже Александра Бенуа на помойку выбрасывали.
Тайна приемной дочери
-Голубовская жила на бульваре Мюра, в отдалении от центра Парижа. Милая женщина, небольшого роста в очках с сильными линзами… Она урожденная Голубовская. Петр Нилус - ее приемный отец, поселившийся в Париже благодаря Ивану Алексеевичу Бунину. Нилус был его лучшим другом в России, эмигрировал еще в 1919 году, затем скитался по Балканам, устраивал выставки в Болгарии, Югославии, Румынии. Но ситуация менялась, на Балканах ему сложно было оставаться, и в 1923 году он написал Бунину письмо в Париж с просьбой о визе. А попасть тогда во Францию было очень сложно, наплыв беженцев огромный и Франция не совсем охотно принимала людей. Это тоже был настоящий миграционный кризис. И европейские страны тогда тоже договаривались о квотах – кто сколько принимает русских беженцев. Неохотнее всех принимала русских Англия. Французы заявили о готовности принять миллион мигрантов, но на самом деле приняли в два раза меньше.
У Бунина была одна знакомая - Софья Григорьевна Балаховская-Пети. Она была литературной дамой, в эмиграции оказывала помощь писателям, например, Мережковский и Гиппиус. Муж ее, француз Эжен Пети - видный социалист, был главой администрации президента Мильерана. Бунин был в хороших отношениях с супругами Пети. Позднее я нашел в Париже его письмо к Эжену Пети за 1923 г., где он просит о визе для П. А. Нилуса, подчеркивая при этом, что это его лучший друг. Именно таким образом Нилус попадает в Париж.
А незадолго до этого, в 1921 году он познакомился в Австрии с Бертой Голубовской. Ее муж Лазарь Борисович, присяжный поверенный, был первым президентом Донецко-Криворожской республики. В 1919 г. он был расстрелян харьковской ЧК. И его вдова вместе с дочерью бежит за границу. Нилус с ней познакомился в Австрии, в курортном гродке Баден Бай Вин, затем они стали одной семьей, прожили вместе 22 года. Голубовская знала его с детских лет.
Квартира у нее была небольшая, однокомнатная. В комнате на стенах висели работы Нилуса, также они были в каких-то ящиках, комодах под кроватью. Одной из картин был потрясающей красоты автопортрет Нилуса – он стоит в блузе, с кистями у себя в мастерской.
«Расскажите про Воронеж, я слышала о нем, - попросила Голубовская.- Я харьковчанка, в детстве помню, говорили о Воронеже …».
Кое-что рассказал и пояснил: следующий год будет у нас годом 125-летия И. А. Бунина, готовится программа чествования, в рамках этой программы и предложил ей устроить выставку Нилуса.
И она согласилась!
«Я хотела бы передать картины Нилуса Вашему музею»
-Вернувшись в Воронеж, я пошел в комитет по культуре к его главе Юрию Соловьеву с предложением устроить выставку Нилуса. На это он мне, как обычно говорит, что денег нет, но зал в музее Крамского, пожалуйста, он предоставит. Официальное письмо Голубовской от его имени, по сути, только это обязательство и подтверждало, а хлопоты по упаковке, страховке, перевозке возлагались на выставочно-издательский центр «Русская Усадьба», которым я тогда руководил. Срок выставки – месяц, после чего экспонаты надлежало отправить назад в Париж. Мы с Валентиной Лазаревной созванивались, обсуждали ситуацию. Она понимала всю тяжесть миссии, которую я взвалил на себя.
И вдруг в марте – письмо: Голубовская согласна выставочные образцы отдать навечно в Воронеж. Потрясающая новость!
.jpg)
Но меня смутила пара строк в письме: «После выставки я хотела бы передать картины П. А. Нилуса Вашему музею при условии их экспонирования». Но какой музей она имела в виду? Я говорил и про музей Крамского, и про то, что у нас будет музей Бунина.
Но все эти нюансы лучше было выяснять на месте. Надо было уже срочно выезжать и решать в Париже технические вопросы по вывозу коллекции. А денег-то у меня нет и, естественно, комитет по культуре и слышать о таких проблемах не хочет.
И тут снова благое совпадение: в мае 1995 г. в Воронеже проходили «Дни Франции». И приехала французская делегация во главе с послом Пьером Морелем и его женой Ольгой Морель. Она урожденная Базанова - потомок эмигрантов «бунинской волны», у нее дед был ректором Императорского Томского университета.
А я был уже отрекомендован Никитой Струве. Рассказал Пьеру и Ольге Морель о своем проекте и, с некоторым стеснением, но прошу помощи. Нет проблем. Посольство полностью оплачивает дорогу, гостиницу, пребывание. Предоставляют переводчика, устраивают встречи с чиновниками МИДа… Конечно, все это укладывается в политику франкофонии, политику распространения французской культурой по всему миру. Де Голль сказал: «Нефть Франции – это культура». МИД Франции и министерство культуры Франции даже некоторым образом конкурируют между собой в деле «культурной интервенции». Представьте, что в нашем МИДе был бы отдел, который занимался распространением русской культуры по всему миру…
Налог для Третьей республики
- До меня к Голубовской обращались представители Русского музея из Петербурга и из Одесского художественного музея. Самое большое собрание Нилуса, дореволюционное находится в Одессе, а эмигрантского нет ни в России, ни на Украине. И кто-то из них, кажется, Русский музей приехали на автобусе и готовы были загрузить и увести коллекцию Нилуса. А Голубовская им говорит: «Господа, а кто будет за все платить?». Это мне сама Валентина Лазаревна рассказывала: «Кто будет платить налог государству за вывоз этих вещей?».
И музейные представители двух стран приуныли и отказались от своих претензий. Денег ни у тех, ни у других не было. А деньги были приличные – по тому первоначальному списку, который Голубовская составляла для меня, –я должен был заплатить - причем по самым щадящими тарифам, - около 30 тысяч долларов. Что меня тоже – вслед за питерцами и одесситами - повергло в шок.
Но я все-таки решил проверить достоверность утверждения Валентины Лазаревны. И выяснил, что наши конкуренты не учли одного – Голубовской шел девятый десяток, и в каких-то вещах она еще жила представлениями Третьей республики. Действительно, был такой закон, строго регулировавший вывоз произведений искусств из Франции, но к 1995 году его уже отменили. Сначала я начал выяснять, пошел на таможню, в министерство культуры Франции. Пошел к главному хранителю музеев Франции Мишелю Ручковскому - тоже из русских, между прочим. Помню пришли с Алей Ребиндер на парижскую таможню с каким-то решительным настроем, а нам говорят: «Вы, наверное, «Врачи без границ»? Очень похожи».
На меня уже стали смотреть как на сумасшедшего: «Чего вы от нас хотите? Вывозите, что хотите! Но если Вы будете вывозить Ренуара, если вы будете вывозить Пискассо, если одна вещь стоит выше миллиона долларов – тогда да, Вы будете обязаны заплатить налог».
Но Нилус не стоит миллиона долларов и платить вывозную пошлину не надо!
Потом мне в Киеве, в Национальной галерее сказали: «На вас очень обижается директор Одесского художественного музея, что вы увезли коллекцию Нилуса в Воронеж».
Ну, извините…
Схема будущего музея
Когда в июне 1995 г. я приехал в Париж обсуждать с Голубовской предстоящий вывоз коллекции, она, наконец, прояснила то место в ее мартовском письме, которое озадачило меня: «После выставки я хотела бы передать картины П. А. Нилуса Вашему музею при условии их экспонирования».
Она действительно хотела, чтобы все семьдесят три передаваемые в Воронеж вещи Нилуса были выставлены в музее Крамского. Это было физически невозможно выполнить.
И тогда я сказал: «Конечно, это возможно. Но не сразу. Сейчас мы все эти вещи привезем в Россию. В Воронеже в ближайшее время будет создан музей Бунина и там, даю слово, будет зал, посвященный Нилусу! Потому что для бунинского музея такая коллекция – бесценный подарок, о котором никто и мечтать не мог! А часть картин будет выставлена в музее Крамского. Но сейчас музей Крамского при своей планировке не может устроить отдельный зал под произведения Нилуса».
«Если вы не выделите отдельный зал я Вам ничего не отдаю».
Я похолодел. Но Голубовская смягчается, вспомнив о проекте бунинского музея: «Нарисуйте мне схему, как будет выглядеть будущий зал Нилуса..».
.jpg)
В результате немного позднее рождается документ от 21 сентября 1995 года - письмо на имя председателя комитета по культуре администрации Воронежской области Соловьева Ю. С., где она пишет, что направляет для постоянного хранения в художественный музей им. И. Н. Крамского и Литературный музей (дом-музей И. А. Бунина) 73 картины П. А. Нилуса. «Настоящим письмом прошу считать моего представителя В. В. Бойкова ответственным за распределение картин между этими музеями». Когда Соловьеву я отдал письмо, он прочитал и, как видно, выбросил: письма больше никто не видел! Но у меня сохранился второй экземпляр письма – а я-то поначалу не понимал, зачем Голубовская вручила мне два экземпляра документа. Кроме того, она подарила три картины Нилуса «Русской усадьбе».
Две из них ныне в Музее современного искусства в Москве и одна в доме-музее И. А. Бунина в Ельце. Они не дождались «своего» музея.
Дорог перевоз
Самая большая была проблема – как перевозить вещи. Везти триста килограмм груза – это очень большие деньги. В Воронеже на это денег, как всегда, не нашлось. Но у меня были хорошие отношения были с руководителем авиакомпания «Полет» Анатолием Карповым. Прихожу к нему, говорю: «Помогите». «Хорошо, у нас в сентябре летит грузовой самолет «Руслан» в Париж».
Через какое-то время Карпов перезванивает: «Понимаете, тут обстоятельства изменились. Вам придется лететь из Ульяновска сначала в Мадрас, оттуда - в Египет и только оттуда в Париж. Все это займет неделю, не меньше. А в Париже у вас будет один-два дня». И я в который раз холодею от мысли: «Все пропало!»
Звоню в Париж и аккуратно говорю, что сроки немного переносятся по техническим причинам, а так все хорошо и замечательно.
Как к последней надежде обращаюсь к главному инженеру ВАСО Вячеславу Алексеевичу Саликову, который позднее, будучи уже генеральным директором предприятия трагически погиб в автокатастрофе - очень жаль, хороший был человек. До этого он тоже помогал во многих моих гуманитарных проектах. Как сейчас помню каменное чувство, с которым брал телефонную трубку. Старался говорить как можно более сжато. Саликов полсекунды думает и говорит: «Срочно готовьте письмо на «Аэрофлот», они наши должники» (тогда у «Аэрофлота» был большой парк воронежских ИЛ-96). Саликов добавляет: «Готовьте письмо на уровне главы администрации области генеральному директору «Аэрофлота» Тихонову, чтобы при разговоре с Москвой соответственно поднять уровень». Ну, думаю, на это-то они пойдут, это им никаких денег не стоит!
Письмо, надо сказать, сделали оперативно. Единственное, за что мне потом шпынял аэрофлотовский начальник в Париже – черточка перед фамилией Ковалева, подписал его заместитель Геннадий Макин. Но мне-то какая разница, главное - бланк администрации Воронежской области. Саликов велел идти в Москве к коммерческому директору «Аэрофлота» Павлу Всеволодовичу Рожкову. А у того в кабинете сидели люди, и он к одному из них обращается: «Ты помнишь, мы ансамбль вот так бесплатно посылали, а они потом напились, дебош устроили в самолете, полицию вызывали. А вы так себе будете вести?».
«Клянусь Святым духом, нет. Пью только по праздникам. Женщина, что со мной должна лететь, вообще не пьет». «Ну, не знаю, не знаю, не знаю». Замолк и барабанит пальцами. Я сижу как на иголках. Молчим. «Ладно. Я даю сегодня телеграмму. Зайдете на Ленинградский проспект в кассу, там получите билеты».
Официальный Воронеж в этом проекте помог мне двумя вещами – письмом от администрации и двумя ящиками от музея Крамского для перевозки картин. Два огромных ящика где-то 2х3х1 метр из фанеры, обиты рейками, чтобы ничто не повредилось внутри. И вот вылет из Шереметьева-2, приезжаем с Милой в аэропорт. Милочка, московский искусствовед Людмила Валерьяновна Андреева, будет помогать в Париже профессионально упаковывать вещи, оценивать коллекцию, вообще помогать. И я кладу эти огромные ящики на ленту транспортера для чемоданов. Меня одергивает персонал аэропорта: «Вы куда с негабаритным грузом? Вам надо было все сдавать на грузовой двор еще вчера». Вы никуда с ними не полетите».
И снова моя миссия на волоске…
Записал: Александр Саубанов
На снимках: Наталья Сологуб и Владимир Бойков, Париж, 2003 г.;
Никита Струве, 1994 г.;
Валетина Голубовская, 50-е годы;
Петр Нилус, "После дождя", 1939г.;
письма Валентины Голубовской.
Продолжение следует
Версия для печати
Комментарии