Воронеж. Время, в котором остановились

Смерть Фазиля Искандера вызвало вдруг ощущение огромной пустоты, заполнить которую уже невозможно. Я знал, что он болен, что очень плох, уже давно не появлялось в печати ни его текстов, ни интервью, и было понятно, что дело идет к концу. И все-таки новость «Умер Фазиль Искандер» ударила внезапно и остро.

Мне кажется, он был последним, кто связывал современность с великой русской прозой. С той самой прозой, начал которую Пушкин. Не скажу, что читал всех нынешних российских прозаиков, но тех, кого читал, к этому ряду причислить не могу, не получается.

Да, каждый из них по-своему в чем-то хорош – Маканин, Пелевин, Сорокин – а все равно, каждому да не хватает чего-то. Возможно, даже не литературного дара, а умения не замечать времени, в котором живем (у Искандера это называется иначе: «время, в котором стоим»), способности не понарошку, а естественно быть вне времени. Как бы одновременно жить сейчас и находиться в вечности.

А  Искандер, кажется мне, обладал этим редким качеством, отличающим гениев от остальных.

Сын перса и абхазки – он стал русским писателем. Именно русский язык дал ему возможность высказаться.

А высказать было что. «Вся Россия – пьющий Гамлет». Или: «Гражданственность — это донести свой окурок до урны. Государственность — это сделать так, чтобы путь до очередной урны был не слишком утомительным». Или: «Расцвет индустрии развлечений свидетельствует о неправильно понятой свободе».

Книги его, такое чувство, написаны с легкой улыбкой на устах. Сам Искандер о юморе отозвался так: «Чувство юмора — это то понимание жизни, которое появляется у человека, подошедшего к краю бездонной пропасти, осторожно заглянувшего туда и тихонечко идущего обратно».

Осенью 2005 года в Воронеж приехал Василий Павлович Аксенов, тот самый, что написал «Остров «Крым», «Затоваренную бочкотару», «Московскую сагу» и множество других прекрасных книг. Мне повезло, у Аксенова нашло несколько минут, чтобы уделить мне внимание. А я спросил его про Искандера – достоин ли тот Нобелевской премии по литературе. Конечно, достоин, охотно откликнулся Василий Павлович, и давно достоин. А в чем же дело, настаивал я, так как был полностью с этим согласен, почему ж не присуждают.

А ведь Фазиля, ласково произнес это имя Аксенов, трудно, может быть, невозможно перевести на другой язык.

И в самом деле – язык Искандера столь же ярок, как родная его Абхазия, он наполнен солнцем, морем, горным воздухом и ароматом вечно цветущих садов.

И этим чудным языком он разговаривал с нами много лет.

В романе «Сандро из Чегема» есть эпизод. В Абхазию приехал космонавт, молодой отважный человек. Естественно, застолье – вино, мясо, сыр, фрукты. И абхазские крестьяне за столом. Космонавт произносит тост: выпьем за комсомол, который всех нас воспитал… Один из крестьян осторожно спрашивает по-абхазски тамаду, дядю Сандро: «Уж не глуп ли он часом?». Сандро находится мгновенно: «Их так учат».

Описывая в деталях сталинский пир, Искандер упоминает, что на столе лежали тушки куриц, бесстыдно раскинув ноги. Действительно, как такое перевести, чтобы сохранилось омерзение от застолья, переданное автором?

Искандер придумал эндурцев – народ, который все не любят и винят в своих бедах (у каждого народа, попутно заметил писатель, есть свой   нелюбимый народ). А потом идея энудрцев воплотилась в его знаменитом рассуждении об интеллигенции.

Тезисно: «Наша интеллигенция давным-давно расслоилась на две части. Меньшая ее часть все еще героически остается интеллигенцией в старом русском смысле этого слова, а большая ее часть превратилась в эндургенцию.

Внутри самой эндургенции можно разглядеть три типа: либеральная эндургенция, патриотическая эндургенция и правительствующая эндургенция.

Либеральная эндургенция обычно плохо работает, полагая, что, плохо работая в своей области, она тем самым хорошо работает на демократическое будущее. Понимает демократию как полное подчинение всех ее образу мыслей… Глядя на просторы родины чудесной, нередко впадает в уныние, представляя грандиозный объем работ предстоящей либерализации. Однако при наличии взятки легко взбадриваются и четко выполняют порученное им дело. Взятки берут в том или ином виде, но предпочитают в ином. Берут с оттенком собирания средств в фонд борьбы за демократию.

Патриотическая эндургенция и ее местные национальные ответвления. Подобно тому, как их отцы и деды делали карьеру на интернационализме, эти делают карьеру на патриотизме… Обычно плохо работает и плохо знает свою профессию, считая, что приобретение знаний, часто связанное с использованием иностранных источников, принципиально несовместимо с любовью к родине… Патриотическая эндургенция считает своим долгом все беды страны сваливать на представителей других наций. С восторгом глядя на просторы родины чудесной, в конце концов, приходит в уныние, вспоминая, сколько инородцев на ней расположилось. Однако при наличии взятки быстро взбадривается и довольно сносно выполняет порученное дело. Взятки берет в том или ином виде, но предпочитает в том. Берет с намеком собирания средств на алтарь отечества. Судя по размерам взяток – алтарь в плачевном состоянии.

Правительствующая эндургенция. Работает плохо, считая, что любовь к правительству отнимает столько сил, что ни о какой серьезной работе не может быть и речи. Правительствующая эндургенция тоже иногда поругивает правительство за то, что оно, не замечая ее одинокой любви, недостаточно быстро выдвигает ее на руководящие должности. Эндургенцию двух других категорий ненавидит, но патриотическую побаивается и кое-что ей уступает, боясь, что иначе она отнимет все… Глядя на просторы родины чудесной, иногда впадает в уныние, представляя, сколько инакомыслящих может скрываться на такой огромной территории. Однако при наличии взятки легко утешается и довольно четко выполняет порученное дело. Одинаково берет как в том, так и в ином виде. Берет с оттенком помощи вечно борющемуся Вьетнаму. Любимое занятие – рассказывать, а если под рукой карта, и показывать, сколько иностранных государств могло бы вместиться на просторах родины чудесной».

Цитата длинная, но ведь она стоит того, чтобы потратить время на ее прочтение. Вообще, стоит потратить время на прочтение книг Фазиля Искандера. Строго говоря, это время нельзя считать потраченным, скорее – приобретенным.

«Цель человечества – хороший человек, и никакой другой цели нет и не может быть», - написал когда-то Искандер. И всю жизнь прожил так, чтобы эта цель стала ближе.

А Нобелевка – что ж… Ее в свое время и Льву Толстому не присудили – на том основании, что премия эта слишком мала для такого гения.