Сергей Колиух: «В 90-е в Воронеже политическая жизнь кипела»

Интернет-газета «Время Воронежа» продолжает публикацию серии интервью со знаковыми людьми нашего города в рубрике «Мои 90-е». В этом проекте мы пытаемся осмыслить переломную эпоху, когда свершились все те события, которые и определили современный облик российского государства. На этот раз на наши вопросы отвечает депутат Воронежской гордумы Сергей Колиух, в недавнем прошлом – председатель гордумы и глава города Воронежа.

- Чем вы занимались, когда рухнула социалистическая система?

- Как раз в те самые годы – с 1991 по 1993 - я был заместителем председателя Ленинского районного совета народных депутатов.

- Помните свои ощущения – как вы восприняли крах советской власти, смену эпох?

- Тогда, мне кажется, о крахе никто не думал. Потому что политическая жизнь бурлила. По большому счету, в тот промежуток времени, кроме политики, человека ничего и не интересовало. С одной стороны, убрали «железный занавес», допустили свободу  печати и собраний. Появилась масса информаций, множество точек зрения и мнений, едва ли не каждый предлагал свой путь развития страны – от Солженицына («Как нам  обустроить Россию») до Явлинского («500 дней»). Наверное, этот порыв охватил всех, никто в стороне не остался.

Какой крах – когда отовсюду можно было услышать, что перед людьми открываются такие большие возможности, все дороги перед ними расстилаются.

А с другой стороны, плохо, что все так были увлечены политикой. Теперь-то мы знаем, к чему это привело.

- К чему же?

- Промышленный комплекс страны рухнул, предприятия находились в ужасном состоянии. Мы же помним, чем заканчивался период правления Михаила Горбачева: дефицит продуктов, отсутствие предметов первой необходимости, карточная система распределения. Люди от этого устали. А тут им рисуют радужные перспективы.

- И как, по-вашему – перспективы эти имели место? Люди ведь получили политическую и экономическую свободу.

- Ну, время, конечно, интересное было. Начала вырисовываться многопартийная система, появились молодые новые партии. Каждая из них, чтобы получить платформу для избрания в Государственную думу, активно участвовала во всех местных выборах.  В том числе и в 1995 году, когда избирался первый Воронежский муниципальный совет, который теперь стал городской думой.

Так что в Воронеже политическая жизнь кипела. Это был город, как тогда говорили, пролетариата и технической интеллигенции. Но население к этим выборам очень непросто относилось, потому что уровень жизни падал стремительно. Люди теряли работу. Задержки по зарплате составляли несколько месяцев. Тем же коммунальщикам не платили по четыре-шесть месяцев. Это же прямая угроза голода.

Чтобы могли выжить, людям начали раздавать земельные участки под огороды, хотя это, конечно, не спасение, а мучение. Ну что такое – в чистом поле посадить картошку, с большим трудом за ней ухаживать, охранять. А потом все равно кто-нибудь приедет и выкопает ее.

Многие пошли на блошиные рынки, многие подались в «челноки». В общем, на выручку пришли работоспособность и смекалка самого населения.

- Наверное, это один из признаков свободы.

- В какой-то степени – да. Но в этом кроется и слабость государства.

- Вы в политике того времени принимали активное участие. А стоял перед вами какой-то особо сложный, принципиальный выбор?

- Так ведь выбор стоит всегда и перед всеми. Я был моложе, чем сейчас, было много планов. Но тут, наверное, можно говорить, что помимо личного выбора у человека есть и судьба. Варианты были. Мог уйти в бизнес, мог уйти в исполнительную власть. Но так сложилось, что я избрался депутатом городского совета, предложили стать заместителем председателя совета – я подумал и согласился. И так, наверное, и сложилась судьба.

- По-вашему, откуда взялась в обществе такая жажда перемен?

- На мой взгляд, имел место парадокс. По моему глубокому впечатлению, те люди, что работали в советском партийном аппарате, были неглупыми, работоспособными. Но из-за того, что они замкнулись в своей партийно-хозяйственной скорлупе, они утратили способность говорить с народом на одном языке. Когда наступили перемены, они были в глубоком шоке, не могли с людьми разговаривать по-человечески.

Помню, когда в конце 80-х в Воронеже было шествие «металлистов», к ним посылали, нас, комсомольский молодняк, потому что ни один из работников партаппарата не мог общаться с ними.

Вот в чем парадокс. И те нормальные хорошие люди, и эти нормальные хорошие люди, а понять друг друга они не могли. Народ стал задавать вопросы, а они не могли на них ответить, потому что не имели такой привычки – отвечать. А газетные штампы из передовиц уже не проходили. Люди хотели знать, что на самом деле происходит, почему происходит и какие пути выхода могут быть.

Когда разогнали компартию, многие руководители ушли – кто в бизнес, кто на предприятия. И образовался вакуум власти. На этом фоне поднялась пена. Образовалось большое количество демократических партий и движений. Разговоров было очень много. Конкретики – практически никакой. Один из первых мэров Воронежа, помню, заявлял: я за полгода разобрался с торговлей, теперь за три месяца решу проблемы ЖКХ.

До сих пор мы с ЖКХ разбираемся, а он думал, что это можно сделать за три месяца.

- Но ведь то время не только пену вынесло наверх. Можно ли говорить, что именно тогда выкристаллизовался новый класс российских управленцев?

- Не совсем согласен. Появились предприниматели – да. В стране начал формироваться средний класс. Многие из бизнесменов до сих пор считают, что 90-е – это золотой век для российского предпринимательства. В отсутствие законодательной базы для них не было ничего противозаконного. С другой стороны, многие вопросы решались пулей. Не только в прямом смысле. В первую очередь – очень быстро все решалось.

Действительно, люди с коммерческой жилкой получили возможность проявить свои способности. Почему в Воронеже один стройтрест развалился, а другой выстоял и сейчас процветает под другим названием? Почему в Воронеже один гормолзавод сгинул, а другой сейчас известен всей стране?

Все дело в личности руководителя, в его способностях.

Так же и в политике. Люди, проявившие тогда политическую активность, они тоже не все уцелели в процессе становления многопартийной системы. Не так ведь много партий у нас, по правде сказать, сохранилось, и многие из них держаться на личностях своих руководителей. Даже на российском уровне, скажем так, партиеобразующих лидеров не так много, если разбираться.

- А это беда, что у нас мало лидеров?

- Взять-то их тоже особо неоткуда. На дороге такие не валяются. Впрочем, не думаю, что у нас мало лидеров. Достаточно. Мне кажется, сейчас ведется грамотная кадровая политика, и в стране подготовлен резерв на любой случай.

- Не думаете ли вы, что наступит момент, когда и эти лидеры утратят способность разговаривать с людьми на одном языке, перестанут понимать их нужды?

- Такая опасность есть всегда. Поэтому главная задача – поиск золотой середины, такой системы равновесия, которая устроила бы все слои общества. Вырабатывать ее нужно через государственную политику. Я думаю, если бы в конце 1980-х власть озаботилась поиском такого равновесия, то переход мог бы получиться более мягким. Ведь многие решения принимались неразумно, как та же приватизация. Имею ввиду приватизацию крупной государственной собственности, а не малый и средний бизнес, который обеспечил себя работой, а людей – товарами.

- Но ведь говорилось, что у государства просто нет денег на содержание крупных предприятий, на обеспечение их заказами.

- Никто не мешал государству сдать тот же завод имени Калинина, на котором я работал,  да и другие в аренду. Пусть тот, кто может, развивает его, а кто не может - уходит. А в итоге завод просто уничтожили. Да, внутри страны, может, ему и трудно было найти сбыт. Но с тогдашним валютным курсом минимальные поставки на экспорт – обеспечили бы всех. А экспорт был реален, потому что огромное количество стран пользовалось еще советским оборудованием, которому необходимы те же запчасти.

Вон, «Воронежстальмост» выжил, как и «Рудгормаш». Разве они в других условиях работали? Ведь и их на той демократической волне едва не угробили.

- Демократов ругать привычно, но в Воронеже я не знаю ни одного демократического политика, который бы нажился на своих убеждениях.

- Суть-то не в этом. Лично не нажился, но дал возможность нажиться разным прохиндеям – вот в чем беда.

- Может, это неизбежные издержки свободы, которая одинаково благосклонна не только к малому бизнесу, о котором вы говорили, но и к прохиндеям.

- Уверен, что ко всем проблемам должен быть дифференцированный подход. Как может развиваться малый и средний бизнес в Воронеже, если здесь на каждом углу возводятся крупные торговые центры? Мое глубокое убеждение, что все эти центры должны находиться за чертой города, а в самом Воронеже – магазины шаговой доступности,  чтобы человек по пути с работы мог купить все необходимое.

- Подводя итоги. Чего, по-вашему, в 90-е было больше – хорошего или плохого?

- Да разве ж однозначно скажешь. Как в той песне – у природы нет плохой погоды. Для людей пенсионного возраста то время было, конечно, жутким. Для молодежи - очень привлекательным в части реализации своих возможностей без административно-бюрократического давления. Для социальной сферы – очень тяжелый период: законы советские, а реальность – не пойми какая. Для бизнеса, я уже говорил, - золотой век. А для воспитательницы в детском саду эти 10-15 лет –  тяжелое время. Для политиков – наоборот: они могли, не оглядываясь на генеральную линию реализовать свои амбиции.

А для самой страны – очень нехорошее время. Частые смены правительств, курса, развал экономики. В известном смысле произошел откат, поскольку даже то, что худо-бедно работало, прекратило работать.

В нищей стране стали, как грибы, расти миллионеры, и иначе, как большой общественный обман это расценивать нельзя. Многие говорят, что это был период естественного отбора. Но естественный отбор – это когда по одним для всех правилам. А когда без правил – это уже избирательный отбор.

Автор: Герман Полтаев