Придя на спектакль «Добрый человек из Сезуана», что открывал Платоновский фестиваль, я словно попал в 70-80-е годы СССР. Я бы написал даже – в 60-е (когда этим спектаклем и прославилась Таганка), но ту эпоху не застал. Зато самый яркий из отделов памяти – детский – сразу опознал таких узнаваемых и милых женщин-театралок, что приходят в театр приобщиться к красивой, но возвышенной жизни. И три замеченные мной девушки в вечерних платьях величиной с носовой платок контрастировали не только с куполами Покровского храма за окнами Воронежского концертного зала, но прежде всего с этой чистой и доброй ретро-публикой. Это очень благодарная публика, моя мама, например, из неё. Очень жаль такую публику, когда её разочаровывают.
Я, Маугли, Человек
Ведь «Сезуан» совсем не для яснооких скромных советских женщин. Это же Брехт, «эпический театр», короче – заумь заумная.
Раньше я пьесу не видел и не читал. Обратился после просмотра к первоисточнику, чтобы уточнить, кто же там, собственно, «добрый человек»? С одной стороны даже из беглого знакомства с программкой следовало, что это бывшая проститутка – главная героиня. Но я придерживаюсь той культурной традиции, в которой человек и женщина не одно и то же. Особенно, когда речь идёт о протагонисте произведения. Если в названии произведения или в его самых знаковых местах подчеркивается «Человек», который чего-то там, скажем, «звучит гордо», то, как правило, об этом и говорит мужчина, и речь по умолчанию идёт о мужчине. В крайнем случае – о подростке. Помните - «Я, Маугли, Человек, ступай прочь, палёная кошка».
Если же автор однозначно ставит в центр женщину, то он не разменивает её на какого-то человека, а сразу называет имя героини или статус. «Анна Каренина», «Мать» или там «Гроза», которая Катерина. Скажем, когда тот же Брехт хотел написать о женщине, он так и назвал пьесу «Мамаша Кураж и её дети».
Своим же «Сезуаном» или «Сычуанем» (имена-то у героев сплошь китайские) Брехт затевал «эпический театр» вокруг некоего универсального человека. Не мужчины и не женщины. Поэтому главная героиня Шен Те (Александра Урсуляк) то и дело переодевается в своего якобы брата Шуй Та – её антипода по линии добра и зла.
Всё достаётся дуракам
«Добрый человек из Сезуана» — это притча. По сюжету боги (от них представительствует актриса Анастасия Лебедева, которая ходит по сцене, словно скользит по воде) ищут на земле хотя бы одного доброго человека. Но люди уже давно недоверчивы, и в богов не верят. Никто не даёт небесным странникам приюта, кроме Шен Те, которая, как остроумно было замечено, в силу профессии не может сказать «нет». Боги награждают проститутку деньгами (деньги у Брехта всегда на особом месте). Она помогает остальным оборванцам Сезуана. Те отплачивают богатой дуре откровенным паразитизмом. Когда (где-то через 12 минут после начала спектакля) Шен Те становится невмоготу, на сцене появляется её брат - жесткий и прагматичный Шуй Та. Шайтан, практически. Такая вот завязка, что называется - за что купил.
С моего места № 10 в ложе «А» выделить кого-то из актёров было невероятно сложно. Ни бельмеса не было видно. Зато было огромное электронное табло, на которое выводили русский подстрочник, когда актеры пели на языке оригинала. Так вот жаль, что какой-нибудь монитор не показывал также лица исполнителей. Приходилось судить по голосу и по особо крупной жестикуляции. Сначала я отметил игру брата по имени Шуй Та, при этом не без удивления подумал, отчего такая блёклая главная героиня? Но вскоре оказалось (экс-проститутка переоделась в мужчину прямо на сцене), что она и есть - брат, видимо, с галёрки актриса Урсуляк явно выигрывала в образе мужчины. Была мной также отмечена подбешивающая интонация записной мамзели у домовладелицы Ми Цзю (Ирина Петрова), чьи толстые колени потом пристроился наглаживать романтический герой пьесы – жених Шен Те. Продавец воды Ванг (Александр Матросов), принятый мной сначала за того самого «доброго человека из Сезуана», тоже выделялся за счёт амплуа полуюродивого простеца, говорящего как голливудский дурачок жанрового кино.
Да простят меня лицедеи, которые каждый есть Вселенная, но остальные исполнители сливались в общий хор. К слову, вокальные номера (так называемые зонги) с дерзким, порою неожиданно вкрученным в сюжет текстом, были всегда на высоте. Один женский тандем, я был уверен, сорвёт овации тут же, но зритель у нас попался дисциплинированный и хлопал только два раза – перед антрактом и в конце. Мне же было интересно поставить эксперимент, так что девушки остались без заслуженных рукоплесканий.
Никто кроме нас
Пересказывать фабулу нет нужды, потому что суть пьесы исключительно в единстве и борьбе того героя, что один отмечен богами. Все остальные герои либо ненатуральны и пресны (как верный поклонник Шен Те, подозрительно богатый парикмахер), либо - обычные мерзавцы. Некоторые по доброте душевной относят к возвышенным жертвам и жениха Шен Те, что готов был обокрасть невесту и весь мир ради того, чтобы летать на почтовом пекинском самолёте. Однако Брехт так ловко пристроил «лётчика» на постылой земле в роли фабричного менеджера, что посрамил всех уверовавших в его душу.
И первая из них – Шен Те. Совсем сгинуть от доброты ей не позволял лишь брат. В советское время этот суровый организатор бизнеса, наверное, смотрелся как натуральное исчадье ада. На самом деле, если разобраться, Шуй Та – всего лишь трезвая и практичная ипостась Шен Те. Мне думается, и Брехт не собирался поразить нас здесь какой-то запредельной дихотомией. Если собирался – тем хуже для него, как для драматурга. Прямо скажем, доктор Джекил и мистер Хайд Стивенсона при всей их романтичной готичности были куда более точным рассказом о свете и тьме внутри одной человеческой души.
В первой части спектакля один из зонгов пьесы прямо обращается к зрителю, почему, мол, боги не обрушат огонь самолётов, танков и пушек на всех плохих людей, чтобы помочь всем хорошим. Те из зрителей, кто при этом не подумал об Украине, не имели сердца. Кто решил, что это выход – мозгов.
Нет никаких «хороших» и «плохих». Есть «свои» и «чужие». И только небо - за всех. Но боги, которые во множественном числе, непостоянны и капризны. А Бог, тот который единственный знает, что демоны и ангелы не среди людей, а - внутри них.
В конце пьесы Шен Те признаётся своим небесным покровителям, что ей не обойтись без страшного брата. Те разрешают иногда прибегать к его помощи.
- Раз в неделю? – спрашивает женщина.
- Раз в месяц, - отвечают боги. Смех в зале.
Мне вот было не смешно. Это самое ответственное место в пьесе. Насколько следует дать волю своей тёмной стороне?
Вышел на улицу и в который раз отметил, как прекрасен наш город. Особенно когда по красивому городу идут красивые люди, которые могут вести себя интеллигентно, быть добрыми даже, будучи гуляющей толпой. Речь не только о вышедших из театра. И всех их надо охранять, а для этого те, кто могут, должны время от времени (кто – раз в неделю, кто - в месяц или чаще) черпать сил от своей тёмной половины. Иначе не выжить, и это, в общем, обнадёживающий финал.
- Плохой конец - заранее отброшен.
Он должен,
должен,
должен быть хорошим!
Таким заклинанием звучал финал пьесы, потому что это важно. Пусть сегодня произойдёт даже апокалипсис, но в конце должно быть всё хорошо. Это предельное упование на высшую справедливость, когда надеешься, что зачтётся самое малое доброе движение души.
Произвол режиссёра-постановщика Юрия Бутусова отбросил этот «хороший конец», заменив его абстрактным - «помогите», произнесённым героиней в темноте.
Кто поможет-то? Кроме нас с братьями и сестрами - некому.
Версия для печати
Комментарии