Памяти друга

С Леонидом мы вместе проработали без малого восемь лет. Сначала был «Коммерсантъ», а потом и «Воронежский курьер».

Считается, что я его самый близкий друг. Пожалуй, так и оно есть. Во всяком случае, я единственный из друзей, кого он позвал на похороны отца. И я помню, как сильно он переживал. Сочувствую его маме, которая спустя всего несколько лет после смерти мужа переживает вторую личную потерю. Леонид был у нее единственным сыном. А переживать своих детей, возможно, - самое страшное испытание в жизни.

Сложно по горячим следам чётко оформить мысли о смерти друга. Но попытаюсь. Леонид Диденко относится к той плеяде воронежских журналистов - а он, безусловно, проявил себя в первую очередь именно как журналист, хотя занимался и правозащитой, и немного культурой, которая вошла в сознательную жизнь в переломные для России годы, когда распался Союз. То есть тех журналистов, которым около сорока. Соответственно, его взгляды формировались на сломе одной системы и переходе к другой.

В отличие от меня, он был человеком либеральных взглядов, точнее, даже леволиберальных, а также атеистом, что, впрочем, никогда не мешало нам обмениваться книгами и спорить. И, главное, ему были интересны собеседники, имеющие другие убеждения. Например, митрополит Сергий или коммунист Сергей Рудаков.

Пожалуй, одна из черт, присущих Леониду, - его, с одной стороны, флегматизм, а, с другой, - большой скепсис ко всему происходящему, что, кстати, очень важно в профессии «журналист», особенно в таких изданиях, как «Коммерсантъ» (нельзя доверять словам ньюсмейкеров, особенно чиновников, - первое правило).

«Ну вот скажите, кто в наши дни может быть уверен, что проработает хотя бы год в организации, где сегодня числится? - писал он в одной из своих колонок. - Или вообще останется в той же сфере деятельности? Имеет значение, кроме того, национальная травма - больше двадцати лет назад множество людей вынуждены были круто поменять свою жизнь. Немногим понравилось, но всех выживших сильно закалило. Лично я с огромным уважением отношусь к бывшему сотруднику конструкторского бюро, пошедшему работать прорабом на новорусскую стройку, или снабженцу, сумевшему организовать и сохранить собственный бизнес, технологу, после мытарств с клеенчатыми сумками обзаведшемуся магазином. Но даже, например, владелец созданной с нуля сети супермаркетов, показался мне не слишком удовлетворенным своими достижениями».

Он верил в людей, верил в силу индивидуальности. В частности, именно поэтому в свое время выпустил в «Воронежском курьере» серию очерков о людях разных профессий - от инженера КБХА до врача БСМП, любящих то дело, которым занимаются. Но сам Леонид не очень любил свою профессию. И часто со скепсисом относился даже к сногсшибательной фактуре против чиновничества, которую удавалось добыть. Он исходил из того, что сюжетов в жизни не так уж много, а съем какого-то конкретного чиновника едва ли приведет к изменению всей системы. На место одного жулика придет другой. Единственная тема, которая его искренне занимала, - борьба с незаконными стройками, незаконными вырубками зеленых насаждений и т.д. Именно потому, что, в отличие от бесконечных перестановок в среде чиновничества, она могла решить пусть локальную, но все-таки проблему, была проявлением гражданского общества.

Но самая главная тема, связанная с Леонидом, - пожалуй, одиночество. У него как-то не складывалось все. И личная жизнь, несмотря на два ранних брака, в первую очередь. Правда, быть одиноким тоже надо уметь. У Леонида получалось. «Я часто чувствую себя жителем другой планеты, - писал Диденко. - Например, когда прохожу мимо газетного киоска. Лица и имена на обложках глянцевых журналах мне в подавляющем большинстве незнакомы. Я слышал, что в окружающем мире чрезвычайно популярен певец с фамилией Лепс, но как он выглядит и какими вокальными достижениями прославлен - не представляю. Говорят, что лучшим остроумцем нашего времени считается некто Мартиросян, но едва ли мне знаком хоть один его афоризм или реприза».

Неприятие массовой культуры, попсы, а, скорее всего, и детство на Сахалине, острове, далеком от цивилизации, наложились на личные качества, сделали Леонида одиноким. Что, впрочем, свойственно всем творческим, талантливым натурам. Прощай, друг!