Выступая с годовым отчетом перед депутатами областной думы, губернатор Алексей Гордеев упомянул, что воронежцы невысоко оценивают качество медицинских услуг, оказываемых на территории региона. Причин тому много. Одна из них, возможно, ключевая, заключается в истории, которую поведал корреспонденту интернет-газеты «Время Воронежа» проректор одного из воронежских вузов Владимир Кузнецов, чья жена скончалась в Больнице скорой медицинской помощи.
- Владимир Александрович, как и когда все началось?
- Началось все 4 апреля 2017 года. Жене стало плохо, и мы были вынуждены обратиться в 3-ю больницу по поводу желудочных болей.
- Почему именно в 3-ю больницу?
- Потому что она в этот момент была дежурная. В общем, мы туда попали: ветхое сооружение, с большим количеством посетителей, которые сидят в коридоре. Но должен сказать, что для меня было приятным удивлением отношение докторов. Они были внимательны, уделили максимум внимания, которое было необходимо в тот момент. Мы прошли несколько тестов, сделали анализы, кровь, УЗИ. И выяснилось, что ничего страшного не происходит: панкреатит. Совершенно обычное явление, которое требует амбулаторного лечения в поликлинике, на что я получил справку с направлением в поликлинику. С рекомендациями принимать лекарства. Хорошо. Приехали домой, сделали обезболивающий укол. Это был четверг. А в воскресенье – сердечный приступ и следом желудочный, который купировать домашними средствами мы не смогли. Поэтому опять приняли решение ехать за помощью к докторам.
- И куда вы поехали?
- В БСМП, в тот момент - эта больница была дежурной. Бросилось в глаза разительное отличие от «3-й». В начале очень насторожили действия медперсонала. Встретила нас девочка лет 19-20, назначила укол, а укол боль не снимает. Девочка сказала: ой, как вы меня напугали! Сделаем еще один укол. Сделали еще один укол. Супруга теряет сознание от боли. Естественно, я прилагаю максимум усилий, чтобы какая-то помощь была оказана. Наконец спускается с верхних покоев доктор: да, боль не купируется, придется вас оставлять здесь. Супруга обращается к нему: «Боль снимите, невыносимо терпеть!». Он провел рукой над ней, как будто изображая экстрасенса: мол, снимаю. Развернулся и ушел. Это меня крайне взволновало. Но было не до того. Опять анализы сдаем, опять УЗИ, кровь, кардиограмма, все сопутствующие вещи. Мне говорят: ничего опасного, это диффузный панкреатит, самая легкая форма панкреатита, которая может быть, тем не менее, мы вас оставим, чтобы купировать боль. Замечательно. Часов в 12 ночи мы поднимаемся наверх. И здесь начинаются все мои злоключения, которые связаны с 6-м этажом, 2-м хирургическим отделением БСМП. Во-первых, я очень долго искал дежурного врача, который сделал бы укол. Медсестра эти уколы не делает без назначения дежурного врача. Соответственно, мне потребовалось около 40 минут, чтобы я этого врача отыскал, наконец. Надо ли говорить, что каждый шаг, который я там производил, стимулировался денежными затратами? Наверное, это не столь важно, но тем не менее. Наконец, врач отыскался, опять сделали укол, укол этот опять ни к чему не привел. Собственно говоря, до 7-8 утра 8 апреля мы пребывали именно в таком состоянии - полушоковом от боли. И я был в отчаянии от того, что сделать не мог ничего. Наконец появился лечащий врач.
- Как его зовут?
- Ее зовут Галина Николаевна Михайлова. Она, наконец, провела обследование и сказала: да, все очень серьезно, мы будем наблюдать. Начался забор крови, боль никто не снимает, опять анализы. Наконец, во вторник принимается решение поставить блокаду, снять боль. Это третьи сутки уже. Ставится блокада, делается укол, да, боль снимается на самом деле. Галина Николаевна говорит: мы все купировали, все замечательно у нас, анализы дают положительную динамику. Будем лечить. Я спросил, а каким же образом будем лечить, какова стратегия, собственно говоря, этого лечения, и куда мы идем?
- И что вам ответили?
- Мне было сказано: вы не в свое дело не лезьте, мы здесь все прекрасно знаем, каждый день будем принимать решение, а вас информировать не намерены, потому что это не ваша задача – контролировать наши действия. Выхода другого у меня нет, приходится как данность принимать. Действительно, после ряда мероприятий приходит некое улучшение. Человек начинает вставать, двигаться, появляется настроение, и так далее. Тем не менее, ситуация серьезная. Я к врачам обращаюсь: палата на шесть человек, не очень комфортные условия, а так как моя жена там самая тяжелая, прошу перевести ее в платную палату, где меньшее количество людей и, где я мог бы находиться постоянно.
- Как восприняли вашу просьбу?
- Сказали, это сделать невозможно в связи с тем, что в одной из платных палат лежит раненый ножом человек, а во второй палате - сотрудница больницы. И даже пояснили, что в общей палате за моей супругой будут наблюдать бабушки, которые рядом лежат, в случае чего помогут. Меня охватила оторопь - при чем тут бабушки? На самом деле наблюдение дежурный персонал должен осуществлять, а не больные соседки по палате. Но, тем не менее, что произошло, то произошло.
- Наверное, в этой общей палате вы многого насмотрелись?
- Не без того. На соседней койке лежала бабушка, у которой была постоянно высокая температура. Приходят врачи, говорят: ну что, бабушка, у вас опять температура? Да, говорит, температура. Весело посмеялись и ушли. Потом эту бабушку выписали. А на ее место положили женщину, которой надо делать косметическую операцию по поводу ее полноты. Для меня – опять оторопь: в хирургическом отделении, где лечат серьезные болезни, еще и косметические операции производят. Оказывается, это порядок вещей, абсолютно стандартные вещи. Впрочем, тогда было не до выводов и анализа положения вещей.
- Как же шло лечение вашей жены?
- Мы начинаем лечиться, происходит улучшение. Я врачам говорю: может нужно делать операцию, раз купировали боль, воспаление сняли? Но на мой вопрос, я получил такой ответ, который до сих пор не могу осознать. На мое обращение Галина Николаевна, которая является лечащим врачом и хирургом, сказала: извините, сейчас у нас страстная неделя, оперировать я не буду, а, в связи с этими обстоятельствами, вам лучше свечки ставить богу, это будет более действенно, чем ходить за мной и рекомендовать, каким образом мне лечить. Это было в четверг, а в пятницу Галина Николаевна уехала, несмотря на страстную неделю. В понедельник ее не было, и я обратился к ее помощнику, ординатору. Сказал, что ж мы будем делать, уважаемый? Он: ну, ничего, мы сейчас проведем мелкую операцию, поставим дренажик, Галина Николаевна так порекомендовала. По этому поводу езжайте в урологическое отделение. Какое, переспрашиваю, отделение? Урологическое. К вам придет врач. И я везу жену в урологическое отделение.
- На каталке?
- На каталке, да. В 11 часов должна быть эта операция. В 11 часов доктор не появился, медсестра на месте. Я спрашиваю, когда же будем делать операцию? Мы сидим в коридоре, человек вообще-то не ходит. Доктор пришел через час. Зовут Роман Звольский. Говорю: что ж вы на 11 назначаете? Он: что, тяжело в коридоре посидеть? Говорю, мне-то не тяжело, но тут другие обстоятельства. Ну, заезжайте. Заезжаем. «Стимулируем» Романа Владимировича, он тут же начинает суетиться и ставит дренаж. Ушло на это полчаса. В полпервого мы поднимаемся в палату, приходит Галина Николаевна, говорит: ну все, дренаж мы поставили, будем наблюдаться. Проходит еще определенный период времени, но улучшений уже не наступает никаких, хотя и дренаж стоит. Я смотрю, и у врачей по этому поводу недоумение. Делаем повторное УЗИ, опять едем вниз, на второй этаж. И хорошо, там попался знающий доктор, который об анализах УЗИ имеет представление и который определил, что дренаж поставлен неверно, и отток жидкости происходит не наружу, а внутрь, в желудок. А так как это очень агрессивная среда, то проблема очень серьезная, и нужно мгновенно эту вещь купировать. Но в этот день никакого купирования не произошло. Какими-то подпольными путями Галина Николаевна договаривается со Звольским. Через два дня мы едем на 8 этаж в 1-е отделение, ставим, наконец, дренаж в нужное место, как им казалось и как, наверное, казалось мне. И опять начинаем ждать. А Галина Николаевна говорит: теперь у нас все хорошо, мы в статистику смертности не попадаем, правда, белок у вас низковат, надо мясом кормить, супец надо. Доктор рекомендует - мы делаем. Какие у меня основания не верить доктору? Однако улучшений не происходит, и, на мой взгляд, может быть, глупый, но, тем не менее, происходит некое ухудшение. Наконец делаем еще одно УЗИ.
- Сколько к тому времени вы уж провели в больнице?
- Это третья неделя началась. Некоторое подозрение у них возникло, сказали: нужно делать компьютерную томографию. Но, к сожалению, в этот день компьютерная томография сломалась. А на следующий день компьютерный томограф исчез, то есть обслуживающий персонал куда-то делся. Наконец, в среду он появляется, делаем КТ и выясняется, что динамика ухудшилась значительно. Хотя визуально и по температуре, и по ознобу, и по лихорадке, которая на протяжении этой недели была, ухудшение можно было определить сразу. И после КТ, по истечении третьей недели, принимается решение об операции. Причем решение, как я понимаю, принимается достаточно спорное.
- Почему вы так думаете?
- Потому что в БСМП не нашлось хирурга, который взял бы на себя ответственность провести эту операцию.
- И где же нашли нужного хирурга?
- Был вызван хирург из областной больницы, который в четверг, к сожалению, приехать не смог по каким-то обстоятельствам, на что Галина Николаевна сказала, ничего страшного, мы же день потерпим. Я обязан верить врачу: наверно, потерпим. Наконец во второй половине дня перед праздником 1 Мая, в 12 часов дня приезжает хирург. Собирается совещание, после которого он говорит: надо немедленно оперировать. В этот же день была проведена операция: удаляли гной из организма.
- Уточните дату, пожалуйста.
- 30 апреля. Через три недели после того, как мы поступили в эту больницу.
- Сколько времени длилась операция?
- Полтора часа. Хирург вышел весь мокрый. То, что он мне сказал, меня повергло в шок.
- И что же он сказал?
- Что у моей жены был трехнедельный запущенный панкреонекроз. Я спросил: как же так, ведь все эти три недели она была в больнице? Он развел руками, повернулся и пошел.
- Что было дальше?
- Дальше была реанимация. 30 апреля, предпраздничный день, все расходятся, включая руководство. Перед уходом начальник реанимации говорит мне: очень сложно все у вас, очень сложно, идите ставьте богу свечку. Я: а с лечащим врачом можно поговорить? Позвали его. Вбегает, весь на нервах, тоже говорит, что у нас все очень сложно…
- Как его зовут?
- Аркадий Куликов. Вот он и говорит, что все сложно, поэтому, дескать, не мешайте и идите отсюда. После того, как произошла «стимуляция» в определенном объеме, тон меняется. Уже не «идите отсюда», а «мы сейчас возьмемся лечить», а вы завтра приезжайте, будем разговаривать по этому поводу. Мы приходим на следующий день с дочерью, и он нам рассказывает, что все это уже проходил, все знает. Дает нам перечень лекарств, которые надо принести. Лекарства, отмечу, дорогостоящие и крайне дефицитные. А на дворе 1 мая, и далеко не все аптеки работают. Но – нашли, принесли. Аркадий Викторович сказал: если она день-два переживет, то она у нас весь май пробудет. Прошло пять дней. Мы с ним созваниваемся, он уверяет: все хорошо, движемся к выздоровлению. То же самое сказал вечером 3 мая.
А 4 мая утром приезжаю - он ко мне не вышел. Я вижу, он в коридоре где-то бегает, через 15 минут он пришел с заведующей отделением реанимации. Меня завели в комнату вместе с моей дочерью, сказали, что ее больше нет. Говорю: как же так? Мне отвечают: ну, мы же не боги. Вот и все.
- Вы спрашивали, как получилось, что она три недели была в больнице, где не заметили, что она смертельно больна?
- После того, как моя жена умерла, общение со мной было прекращено. То есть обратиться уже к кому-то с вопросами, за разъяснениями – было совершенно невозможно. Та же Галина Николаевна меня избегала. Проходила мимо, глядя вдаль. И Аркадий Викторович, вручив мне записку патологоанатома, тоже прекратил общаться. Хочу заявить, что это дело я так не оставлю. Безусловно, буду идти официальным путем: обращусь в прокуратуру, затребую историю болезни.
- Разве ее не дают на руки?
- А есть соответствующее постановление Минздрава, по которому, оказывается, общаться по поводу болезни врач может только с больным, с пациентом. Поэтому я и буду официально делать запрос. Мне бы хотелось понять, что произошло в действительности, почему человек, попав с одним диагнозом, умер совершенно с другим? Почему болезнь прогрессировала? Почему она не была купирована, почему меня не поставили об этом в известность, почему какие-то шаги не были приняты к выздоровлению или к спасению? В данной ситуации я усматриваю нарушение Уголовного кодекса РФ, которое предусматривает отказ в медицинской помощи. И буду на этом настаивать.
- А свои выводы о том, почему так произошло, вы сделали?
- Я знаю прекрасных людей, которые работают в области медицины, которые врачи от бога. Поэтому обобщать и говорить, что вся медицина выглядит печально, я не буду. Но сама система, на мой взгляд, выстроена так, что подразумевает банальную добычу денег. А источником добычи денег является пациент, к сожалению. И более незащищенных, бесправных людей, которые ничего не могут сделать и слепо подчиняются чужой воле - плохой или хорошей – чем пациенты, я не знаю. Почему так долго ее держали? Почему не обращались в вышестоящие больницы, в ту же областную, не советовались с коллегами?
- Почему же?
- Потому что чем больше пациент находится на больничной койке, тем у медперсонала есть больше возможности получать ресурсы из Фонда медицинского страхования. Прописывается огромное количество лекарств, но попадают ли этому больному или нет? Это большой вопрос и его никто не контролирует. То же касается койко-мест и массы других мероприятий, которые позволяют получать доход медчасти. Я даже не говорю о личной заинтересованности, о той самой постоянной стимуляции, которая присутствует в любом случае. Сейчас в СМИ очень активно обсуждается тема защиты медработников от пациентов, даже вводится уголовная статья, а у меня возникает вопрос: кто же защитит пациентов от доктора?
- Однако в других странах опыт медицинского страхования совсем иной.
- Там все работает совершенно иначе. И если страховая компания увидит умысел в использовании ресурса, который направлен на лечение, врачу грозит лишение лицензии, как минимум. У нас же контроля нет никакого. И все усилия медперсонала направлены на поиски источников доходной части. Причем это подход транслируется на все: на платных больных, которых смешивают с тяжелыми больными, на приемный покой, который очень активно работает для того, чтобы расположить к себе больного, а когда он уже к ним попал, делает максимум возможного, чтобы как можно дольше продержать его на больничной койке. Вот такая экономика, которая работает не для людей, а на выкачивание бюджетных денег и попутно личных средств граждан.
Но, еще раз хочу уточнить, что такое происходит не во всех больницах и отделениях.
- Стало быть, приходится полагаться только на личные качества врача…
- Безусловно, только на личные качества. При этом характерно, что материальная заинтересованность никоим образом не влияет на человеческое отношение к пациентам. Наверное, здесь можно вести речь о том, что мы имеем дело с некой исследовательской лабораторией, которая позволяет человеку либо выжить, либо не выжить. Но дело в том, что выжить либо не выжить – это дело самого пациента. Если у него хватит жизненных ресурсов, запасов здоровья, он выживет.
- Вне зависимости от врача?
- Вне зависимости от врача. Будет ли человеку оказана помощь, купят ему на миллион рублей лекарств или не купят - неважно. Хотя на самом деле эти вещи должны быть прописаны. Если лечащий врач выписывает некий набор лекарств, то дежурный врач обязан его исполнять. Этого, на мой взгляд, не происходит.
- Но и доказать это, наверное, невозможно, потому что врачи всегда готовы предоставить бумаги, что это вводилось.
- Знаете, спорить сейчас о медицинских терминах, технологиях у меня никаких сил и желания нет. Это, во-первых, невозможно, а во-вторых, этим должны заниматься другие люди, которые имеют образование, полномочия. Мы сейчас говорим о неких моральных аспектах.
- Поясните, что вы имеете в виду?
- Главный постулат: уважаемые пациенты, если вам, не дай бог, пришлось заболеть, то максимум внимания уделяйте себе. И ни в коей мере свои проблемы не перекладывайте на врача. Вы должны именно сами следить за собой, а также ваши родственники. Я, к сожалению, этого не сделал. В силу того, что я привык верить специалистам. Я, к сожалению, ошибся.
Автор: Герман Полтаев
P.S. Редакция просит считать этот материал обращением в прокуратуру Воронежской области.
Версия для печати
Комментарии