В этом году в России отмечают – каждый на свой лад – столетие революций 1917 года. Интернет-газета «Время Воронежа» попыталась осмыслить эти события с помощью вице-спикера областной думы, первого секретаря обкома КПРФ, доктора философии Сергея Рудакова.
- Сергей Иванович, как вы думаете, к революции привела цепь случайных, стихийных событий или же это было закономерный ход истории?
- Ученые социалистической ориентации говорят, что имело место единство необходимости и случайности. То есть, закономерность и стихийность были переплетены. Ленина иногда изображают в виде такого субъективного волюнтариста, который мог развернуть мир в любую сторону. На самом деле он, прежде всего, как объективный ученый, открыл, что мир вступил в новую закономерную фазу развития, в стадию империализма: появились монополии, которым тесно внутри отдельно взятой страны. Их интересуют новые территории, новые источники сырья, новые рынки сбыта. Поэтому мировая война стала закономерностью, страшным катализатором. Другое дело, Ленин придавал большое значение субъективному фактору, политическому. Не случайно он говорил: «Вчера было рано, завтра будет поздно». Поэтому, понимая, что Россия является слабым звеном в цепи империалистических держав, он знал, что стоит чуть промедлить, и история может пойти совершенно по другому пути. Тогда, в 1917 году, получилось жгучее переплетение объективного и субъективного.
- В свое время нас учили, что роль личности в истории нельзя преувеличивать, и все дело определяют народные массы. Если допустить, что личность Николая Второго была бы покрепче, что ли, а личность Ленина – не столь целеустремленной, может быть, революции вообще бы не произошло в России?
- С другой стороны, ведь и сами личности появляются, формируются в такие колоритные субъекты, когда в обществе появляется спрос на них.
Ленин буквально за месяц-два до февральских событий писал, что в России глухо, только наши потомки увидят революцию. Но когда все пришло в движение, он это почувствовал, быстро перебрался в Россию. А если бы этого не было, если бы не было потребности в революции - что бы сделал Ленин? Ничего бы не сделал. Очевидно, что к тому моменту монархия, в конечном счете, себя исчерпала. Поэтому страна уже не чувствовала потребности в сильной самодержавной руке.
- Историк, профессор Михаил Карпачев считает причиной революции тот факт, что власть пыталась создать гражданское общество в стране, где граждан, то есть людей, сознающих собственную ответственность за ситуацию, почти и не было.
- Гражданское общество - это, в общем-то, рыночное общество. По-настоящему гражданами становятся тогда, когда все юридически свободны, имеют частную собственность. Впрочем, формально они равны юридически, а реально все равно зависят от крупного капитала. Понятия «правовое государство» и «гражданское общество», по моему глубокому убеждению, это либеральные понятия. Михаил Дмитриевич, мне кажется, тяготеет к тому, о чем в свое время меньшевики говорили: давайте, мол, пусть сначала буржуазное общество разовьется классическое, а потом мы совершим социалистическое переустройство. В чем-то это верно: если теряется последовательность смены формаций, это чревато. То, что потом в нашей стране произошло, в 1930-е годы – свидетельство тому. Но вспомним, что Ленин говорил: легко начать революцию, но сложно ее остановить. Диалектика истории - глубже, сама жизнь - глубже и хитрее. К сожалению, и дети рождаются семимесячными, но из-за этого от них нельзя же отказываться. Так и здесь: раз революция случилась – не останавливать же ее, теперь надо идти по этому пути.
А как только мы попытались в 90-е годы пойти назад, то же гражданское общество строить, то оказалось – мы в 17-м веке, и дикости стало еще больше.
- Каковы, по-вашему, главные уроки революции для России?
- Главные уроки нам еще предстоит извлечь. Потому что революция продолжается на самом деле.
- Да неужели?
- Да, так же, как и Французская революция, которая начала с высоких нот, а закончила тем, что Наполеон Первый довел страну до Реставрации монархической. А потом выход из этой Реставрации был ступенчатый: разогнали Бурбонов, но монархия осталась, Луи-Филипп Орлеанский – король, которого утверждает парламент. Спрашивается, если король, зачем его парламент утверждает? Совершенно по нашей нынешней схеме: с одной стороны, гимн Советского Союза, с другой - царская роль президента. В 1848 году всякую монархию разгоняют, но республика не возвращается. Приходит Наполеон Третий, строит империю...
- К чему же в итоге привела Французская революция?
- К тому, что Парижская коммуна, пролетариат, терпят поражение, но зато революция возвращает республику. Мы сейчас пребываем как будто в периоде Реставрации, и надо будет пройти долгий путь к республике, к той системе, которая, как в современном Китае – однопартийная: единая, но коммунистическая партия. Эта система более гибкая, более подходящая для нашей страны, чем многопартийность. Но это наши дети только увидят.
- А мир какие уроки извел из нашей революции?
- Звучит иногда мысль, что советский эксперимент не удался. Во-первых, как я уже сказал, революция продолжается, а во-вторых, сегодня лидером мира является страна, где идеалы Октября святы. Китай вышел на первое место по ВВП, если его считать по паритету покупательской способности. Китай определяет вообще, что будет в мире. То есть мы вступили в новую фазу исторического развития. На самом деле это для нас она – трагедия, а мир-то скакнул дальше. Да, можно сказать, что в Советском Союзе ранний социализм закончился. Нельзя рассуждать, как некоторые: мол, был сталинский период, а потом пошло предательство. Или, допустим, что правильный социализм – это 70-80-е годы, а остальное неправильно. На самом деле это все - единый процесс, и он теперь выходит в новое состояние. Мы вступили в новую глобальную стадию. То, что 100 лет назад случилось, будет все больше охватывать человечество. Даже приход к власти Трампа говорит о том, что мир капитала начинает лихорадить немножко.
- Мир капитала – он вообще подвижный. Может быть, в том его и преимущество?
- Буржуазный мир сейчас уже достиг такой зрелости, как античность, когда она достигла эпохи эллинизма и стала разлагаться, порождая разные уродливые формы. Все мы читали, как варвары покорили Рим. То же самое и сегодня, когда «варвары» из Китая, из Азии начинают миру диктовать свои условия, а Запад оказался к этому не готов. Но с другой стороны, сам капитал достиг таких форм в лице транснациональных корпораций глобальных, что, собственно, уже не нуждается в межгосударственных конфликтах. Мир становится все более целостным, большая война уже невозможна. Раз так, человечество подходит к совершенно другим формам отношений, планирования. В компьютерную эпоху невозможно закрыться.
- Сергей Иванович, а почему так получилось, что у нас в первых рядах борцов с советской властью оказались довольно высокие чины партии, комсомола?
- Есть мнение, что причина всего случившегося, - это предательство верхушки. На мой взгляд, это субъективная точка зрения.
Если б так – это было бы очень просто и уже давно закончилось.
Считается, что самые лицемерные нарушители закона – это юристы. Думаю, и здесь имела место та же логика. Но надо учитывать, что выступая за перестройку, многие руководители (и не только они) понимали, что перемены необходимы на самом деле. Другое дело, надо было осуществлять их взвешенно, разумно, а не так, как в итоге вышло, когда сегодня ты говоришь одно, завтра – прямо противоположное. Трагедия Горбачева в том, что он был в противоречивом состоянии: на кого опереться? С одной стороны - старая гвардия, составившая ГКЧП под лозунгом «никаких перемен!». С другой – молодежь, которая, кроме примера Запада, ничего видеть не хотела. И он застрял между ними, а жизнь двигалась. Она сдвинулась, и он уже стал не нужен обществу.
- Примерно, как царь в феврале 17-го.
- Да, может быть, так.
- Сергей Иванович, сейчас многим социалистическая, а уж тем более коммунистическая, идея кажутся исчерпанными. Вы же пишете книги о развитии этих идей, о перспективах. В чем, по-вашему, притягательность этих идей?
- Что касается марксизма как науки, то все главные проблемы сегодня теоретически осмыслить можно только на путях диалектического материализма. Я убежден, что полноценное научное мышление, зрелое мышление началось именно с Маркса. Причем в разных отраслях. И в экономике Маркса читают как классика, и в политологии. И Ленина читают. Сегодня даже логопеды работают на методологии диалектического материализма.
Марксизм, диалектический материализм открыты для развития, поэтому сами классики - Маркс, Энгельс, Ленин - спокойно реагировали на то новое, что появлялось в науке. И если бы Маркс увидел Ленина, он бы признал его за своего, хотя меньшевики говорили, что Ленин отошел от Маркса. И современной научной мыслью сделаны открытия, которых не было у Маркса и Ленина.
- Например?
- Например, положение о том, что глобальное общество – это не просто империализм. Но все стало сложнее. Сто лет назад многие думали, что после России революция быстро охватит весь мир. Это казалось простым и понятным, как бы линейным. А вот сейчас, когда сам капитал вступил, на мой взгляд, в последнюю логическую, историческую стадию, и человечество подходит везде к новым формам, требуется гораздо больше гибкости от всех. На примере Европейского Союза мы видим, как трудно дается простая интеграция. В этом смысле мир усложняется. Но с другой стороны, некоторые вещи, которые открыл Октябрь, например, мирное сосуществование разных государств, сейчас стали очевидны для всех. Потому что в условиях глобальной экономики мир требуется всем.
И в этом отношении мы, родина революции, выглядим отстающими. У нас сейчас в обществе такая уродливая смесь старосоветских подходов - когда мы с Западом ругаемся, и новорусских из 90-х годов - когда мы миллиарды туда вывозим. Спрашивается, если вывозим, зачем ругаемся? Если ругаемся, зачем вывозим? А надо найти правильную парадигму, надо с ними торговать так, чтобы они сами вопили от этих санкций и требовали их отменить. Мы никуда не уйдем от интеграции.
Автор: Герман Полтаев
Версия для печати
Комментарии