Интернет-газета «Время Воронежа» продолжает рубрику «Мои 90-е», в которой известные люди рассказывают об эпохе, когда многое рушилось и создавалось. Сейчас - слово Галине Кудрявцевой, которая много лет проработала депутатом Воронежской городской думы, на протяжении более 20 лет была одним из самых ярких воронежских политических деятелей.
«Распад страны стал личной трагедией»
- Чем вы занимались, когда рухнула социалистическая система?
- Я работала помощником директора Воронежского механического завода.
- И как вы восприняли крах советской власти?
- Мой отец был настоящий коммунист, военный человек. Воспитание я получила соответствующее. Для меня разрушение Советского Союза было личной трагедией.
Но, знаете, когда я училась в школе, мы проходили гибель Византийской империи. Я стала анализировать и пришла к выводу, что период расцвета всех империй - примерно сто лет. Помню, сидела с карандашиком на задней парте в школе, высчитывала и вдруг поняла, что увижу гибель своей страны. Ведь и она, что греха таить, была империей. Когда я это поняла, у меня так заболела душа. Я ведь знала, что ничего хорошего из этого не получится, но изменить ничего нельзя.
И когда в 1985 году началась антиалкогольная кампания, я, совершенно непьющий человек, выступила категорически против такой борьбы с пьянством. Меня пригласили в партком НПО «Энергия», где я работала, и предложили войти в общество трезвости. А я говорю: нет, я против. Я была уверена, что именно с этой кампании начнется распад нашей страны: начнется самогоноварение, потом исчезнут продукты, затем обесценятся деньги и т.д. В общем, это был пусковой механизм.
Так что распад Союза, повторю, был и личной, и общественной трагедией. Но все изменения в любом государстве проходили через большие потрясения. И как ни крути, после больших потрясений государство выходит сильным и начинает активно развиваться.
«Безобразия ни для кого не были секретом»
- Выходит, вы сразу поняли риски политической и экономической свободы?
- Да. На том же механическом заводе я вскоре стала заместителем директора по материально-техническому обеспечению и транспорту. И я сразу прекрасно поняла, что как только отпускаются цены на товары промышленного производства, это приводит к катастрофе. Потому что поставщики каких-нибудь "гаек", без которых такой гигант как мехзавод обойтись не мог, сразу взвинтили цены на свои гайки до небес. Отпускать цены в промышленности просто так – было нельзя. Да, надо было перестраиваться, снимать с производства ненужные товары, вводить жесткий контроль, разбираться с персоналом. Ведь ни для кого не секрет – численность штатов на заводах была раздута. В СССР была скрытая безработица. Огромное количество людей находились в штате, но они ничем не занимались, и это развращало тех, кто занимался делом, потому что зарплату все получали одинаковую. Надо было решать и эту проблему. А у нас вместо этого просто все разрушили для того, чтобы рухнула великая страна.
- Вы думаете, это было сделано сознательно?
- Несомненно.
- Кто же такое осуществил?
- Я сейчас читаю мемуары одного из воронежских демократов первой волны. Вот он пишет, что видел. У нас же действительно большинство не хотело жить так, как мы жили. Мы все возмущались этим официальным лицемерием, блатом, кумовством. Все эти партийно-хозяйственные активы надоели до невозможности. Эти старые-престарые руководители страны уже даже жалости не вызывали. Мы видели, что в государстве есть социальное расслоение, что взяточничество распространено повсеместно. Так жить уже не хотелось. Ведь даже города наши построены были без расчета на то, что в каждой семье может появиться машина. Объявляли себя социальным государством, а даже пандусов для инвалидов не делали нигде. Про бесплатную медицину все знали, что без денег и без связей спастись было невозможно. И про телефонное право знали.
Но в то же время, если бы у нас были умные руководители, а не по блату набранные люди, они бы смогли все изменить, не ломая систему. Законы-то у нас все были правильные, только не исполнялись.
А почему? А потому что на должность руководителей людей подбирали так, как мне рассказывал один товарищ. У них в ЦК партии освободилось место начальника отдела. По негласной разнарядке кандидат должен был быть послушным, из села, но с виду представительным. И лучше всех подошел на эту должность Геннадий Зюганов. Вот с такой кадровой политикой – какие могли быть перспективы у государства?
Сохранить верность идее
- Галина Александровна, а какой лично перед вами стоял самый сложный выбор в те годы?
- Пожалуй, тот, что был в 1993-м году, после расстрела Белого дома. Когда надо было поддержать директора мехзавода Костина или взять сторону главного инженера Лапшина, который сказал про Костина, что его песня спета.
- А в чем была разница между ними?
- Костин был членом ЦК партии. Партия оказалась не в состоянии защитить члена ЦК, директора крупнейшего в Воронежской области завода. Кто поверит такой партии? А ведь тогда КПРФ только укреплялась, искала авторитет у народа. Костин – совсем неоднозначная фигура, но как член ЦК он должен был получить поддержку от партии. А наши обкомовские лидеры на его защиту не встали.
И вот таким был мой выбор: либо оставаться верной идее, либо приспосабливаться к новым властям. Я выбрала первое, и меня освободили от занимаемой должности.
- И за что же?
- А за то, что я добилась возбуждения уголовного дела по факту хищения валюты от зарубежных заказов ВМЗ. Валюта эта поступала в Германию, в банк, там, где была фирма сына Лапшина. Когда я это обнаружила, то обратилась в соответствующие органы. Но в Воронеже, в 1994 году, добиться возбуждения такого дела было немыслимо, и один офицер ФСБ мне помог, напрямую связав с московскими следователями. И дело было расследовано, пять его фигурантов, в том числе, кстати сказать, и Костин в октябре 1995 года признали себя виновными и попросили применить к ним амнистию. А амнистию эту за экономические преступления объявила первая наша Государственная дума, где большинство составляли коммунисты и другие левые силы.
- Я так понимаю, что с коммунистами вы разошлись из принципиальных соображений?
- Разумеется. При этом я всегда находилась в левом спектре политических сил. В 2005 году, когда мы с Юрием Анохиным создали блок «Справедливость» и неожиданно для всех выиграли выборы в областную думу, в Воронеж приехал всесильный тогда глава президентской администрации Владислав Сурков. Он встретился с «Единой Россией», потом с ЛДПР и «Родиной», а потом в малом зале Парламентского центра – с нашим блоком и коммунистами, которых представляли Сергей Рудаков, Андрей Рогатнев и Игорь Макаров. Нас с Анохиным Сурков поздравил: дескать, никто не ожидал такого успеха. А Рудаков начал что-то говорить про нечестные выборы. Сурков ему и говорит: на вашем месте я бы помолчал. Вы молите бога, что вообще имели возможность участвовать в выборах. Ваш лидер Зюганов на коленях вымолил прощение у президента за то, что в 2003 году на выборах в Госдуму компартия брала деньги у врагов России (речь, надо полагать, о Михаиле Ходорковском – ред.). Такое прощать нельзя, сказал Сурков, но наш президент человек мягкосердечный, он простил Геннадия Андреевича, и вы, коммунисты, все время должны об этом помнить.
«У нас нет традиции безболезненной передачи власти»
- История характерная для современных политических реалий. Но если еще немного о прошлом – о чем вы больше всего жалеете из того времени?
- О том, что вместе с Советским Союзом мы похоронили две очень важные вещи. Во-первых, веру в коммунизм – идею, вокруг которой сплачивалось население. А во-вторых, мечту об освоении космоса. Все мы, кто работал в оборонной промышленности, работали для того, чтобы и на Марсе яблони цвели. Эта мечта одухотворяла людей. Без такой большой мечты человеку невозможно жить, на самом деле.
- Почему же, по-вашему, стремление людей к переменам так быстро прошло?
- В СССР мы боролись со спекулянтами. И вдруг оказалось, что спекулянты – передовой класс общества. Это очень многих разочаровало.
А кому могло понравиться, что в одночасье все продовольственные товары исчезли из магазинов?
Ну, и еще, конечно, сыграло свою роль то, что у нас нет традиции нормальной, безболезненной, конституционной передачи власти.
- Что вы сейчас думаете про события 90-х годов?
- События 90-х я рассматриваю как плохой вариант. Я против переворотов, баррикад, против того, чтобы люди убивали друг друга, против криминала. Все перемены могли произойти по-человечески. Но для этого коммунисты – единственная партия, находившаяся у власти, - обязаны были себя очистить, выбрать из своих рядов людей, способных управлять государством по-современному. Тогда мы могли бы избежать этих потрясений. Но каждый катаклизм все равно приводит к нормализации обстановки и дает новый шанс для развития общества. И я очень надеюсь, что мы воспользуемся этим шансом и станем мощнейшим государством.
Автор: Герман Полтаев
Версия для печати
Комментарии