Почему министра региональной безопасности не включили в руководящий состав штаба по борьбе с экстремизмом и сепаратизмом?
Честно говоря, мне сложно говорить об этом, потому что это кадровые решения. И почему Игорь Попов не занял этот пост, действительно не вполне понятно. Я могу только спрогнозировать, что он, будучи новым человеком в элите, может войти в этот штаб, потому что он представляет из себя достаточно гибкую структуру. На данный момент, может быть, идут процессы согласования этого решения.
Поручение президента о создании таких штабов в регионах появилось после совещания с главами органов федеральной власти, где ключевой темой стали октябрьские беспорядки в аэропорту Махачкалы. На ваш взгляд, есть ли в нашем регионе риски возникновения подобных инцидентов?
Начну с того, что вероятность возникновения таких инцидентов всегда есть. Для нашего региона она, конечно, крайне мала. Например, в Дагестане за прошедший год было совершено 400 правонарушений экстремисткой направленности, в Воронежской области – меньше 20.
В нашем регионе тоже есть риски. Но они связаны с тем, что мы, если не приграничная, то почти прифронтовая область. К нам приезжают не только временные переселенцы, бегущие из зоны боевых действий, но и те, кто сознательно пребывают в Воронежскую область с целью проведения диверсий и вербовки наших же жителей для последующего совершения различных деструктивных действий. Кроме того, к нам проникают и представители ваххабитских и иных радикальных религиозных течений. Пусть это происходит не в массовом количестве, но риски тоже есть. Для того, чтобы не допустить подобных обострений, должен быть продуман алгоритм действий на случай выявления каких-либо угроз.
Ситуацию в Дагестане можно было бы заранее пресечь, если бы на них обратили пристальное внимание, поэтому в регионах должны быть разработаны алгоритмы действий, должна быть предусмотрена возможность быстро собираться и принимать решения, работать межведомственно и задействовать все силы. Риски роста экстремизма всегда будут, но если мы будем работать превентивно, то они будут снижаться.
Украина для нас сейчас – это наиболее острая проблема подобного плана, но работать нужно всегда по нескольким направлениям. Многие межнациональные конфликты в разных точках мира, будь то азербайджано-армянский или палестино-израильский, могут «отозваться» и в нашем регионе, потому что в Воронежской области проживают представители самых разных национальных сообществ.
Могут ли национальные диаспоры или общественные организации при этих диаспорах работать на преодоление угроз, связанных с экстремизмом?
Во-первых, у нас не диаспоры, а национально-культурные автономии. Организация проживания представителей других народов в формате культурно-национальных автономий означает их прозрачность для органов власти, силовых структур. В этом плане власть с ними, в принципе, хорошо работает. По поводу того, могут ли они выступать в качестве буфера для сглаживания экстремистских рисков: они, в принципе, этим и занимаются. Например, когда случались обострения армяно-азербайджанского конфликта, конечно, и в нашем регионе между представителями двух народов обострения на этой почве. Как раз благодаря работе в рамках сотрудничества с национально-культурными автономиями удалось быстро создать систему обмена информацией между национальными сообществами и правоохранительными структурами. Если где-то в регионе возникала напряженность, то ее оперативно блокировали совместными усилиями. Поэтому у нас все прошло достаточно гладко, несмотря на то, что в других регионах иногда случались стычки, драки. Но тут важно понимать, что поддержание стабильности силами национально-культурных автономий во многом зависит от того, считаются ли их лидеры таковыми в глазах своих земляков.
Комментарии