«Когда мы видим врага в прицеле, всегда стараемся оставаться равнодушными»: разговор со снайпером, сражающимся на СВО

– Что вас привело на СВО?

– Я служил в Армении, на 102-й базе в Гюмри. Как только началась СВО, стал писать рапорты, проситься туда. С ребятами посоветовались и поняли, что надо ехать.

– То есть вы профессиональный военный?

– С 2012 года служу. Нас сначала не отпускали, потому что в Армении тогда тоже была напряженная обстановка. Не в самом Гюмри, а в Нагорном Карабахе. Потом все равно наши рапорты одобрили, и мы приехали в Ростов, в 150-ю дивизию. Меня поставили в роту снайперов. Я и там (в Армении) был в роте снайперов, но мы особо “по специальности” не работали. Бывало, конечно, ездили на полигон, стреляли, но не более. Настоящие боевые навыки я приобрел только потом. Направили нас в Донецк, на Марьинское направление. На тот момент наши там были недалеко от центрального проспекта. Вот таким образом я туда и попал. Добровольно, не мобилизованный.

– Вы заканчивали какой-то военный вуз?

– Нет, я после срочной службы в армии остался по контракту в вооруженных силах. Был в Нижнем Новгороде. Потом перевелся в Миллерово. Так я вообще в зенитно-ракетных войсках служил, на “ТОРе”. Сначала механиком-водителем, потом заместителем командира расчета.

– Почему все-таки решили из более безопасного места перейти на службу на СВО, хотя у вас есть семья и ребенок?

– Я начал осознавать, что если бы мы сейчас не воевали на территориях Донецка, Луганска, если бы не освобождали захваченные территории, то война была бы уже у нас дома. В том числе, и на территории Воронежской области. С этими мыслями я и пошел на СВО.

– Ваше подразделение сейчас находится на территории Донецка?

– Да, на территории ДНР, в Александровке.

– Нравится вам Донецк как город? Как вам сама Республика?

– Донецк я уже полностью знаю. Город очень нравится. Большой город, с множеством своих достопримечательностей. Люди там хорошие, относятся к нам с пониманием и добротой, любят нас.

– Вы говорили, что написали рапорты о переходе вместе с сослуживцами. Получается, вместе с ними так же продолжаете служить?

– Нет, ребята, с которыми я служил в Армении, они попали в другой полк. Я с ними периодически списываюсь. Они так же служат в Донецке, но чуть-чуть на других направлениях.

– Что самое сложное, с чем пришлось столкнуться на специальной военной операции?

– Самое сложное – это конечно, потеря товарищей. В принципе, остальное все терпимо. А потеря близких, я их уже считаю родными – это самое тяжелое. Бывает, сидишь с ними вечером вместе, а потом они отправляются “на выход”. Через день узнаешь, что человека уже нет. Все остальное можно перенести.

– Наслышаны от других участников СВО, что когда выходишь на линию соприкосновения, то сталкиваешься не с солдатами армии Украины, а с наемниками из других стран. Вам приходилось их встречать на поле боя?

– На этот вопрос я не могу ответить, потому что у нас специальность чуть-чуть другая. Мы работаем на большом расстоянии от противника. В прицел их видим, а там непонятно, кто он: наемник или украинский солдат. Да, ребята, которые именно штурмуют здания, говорят, что видят военную НАТО-вскую экипировку. Ну, конечно, они (наемники) там есть, раз уж так говорят.

– Что вы думаете о своих ровесниках, которые сбежали за границу после начала СВО?

– Я об этом ни разу не задумывался. Мы отрицательно, конечно, к ним относимся. Это то же самое, что быть дезертиром, покинуть свою позицию, бросить боевых товарищей. Сейчас, когда нам нужно максимально сплотиться, многие бегут из страны. Плохо это. Среди моих знакомых и друзей таких людей, к счастью, не было.

– Нужна ли бойцам поддержка волонтеров, которые собирают гуманитарную помощь, делают окопные свечи, отправляют солдатам дроны?

– Да. такая поддержка очень хорошо ощущается. У меня даже есть видео, которые мы всегда записываем в благодарность и отправляем волонтерам. Поддержка чувствуется, мы всегда благодарны неравнодушным людям, которые помогают нам.

– В чем сейчас особенно нуждаются подразделения? Понятно, что есть снабжение от Министерства обороны, но солдаты очень часто говорят, что проще получить дрон от волонтера, чем от минобороны, потому что за него потом отчитываться долго.

– По линии минобороны они, во-первых, очень дорогостоящие идут. Поэтому и тяжело отчитываться. А дронов очень не хватает. Мы постоянно нуждаемся в дронах-камикадзе, чтобы поразить “бабу-ягу”, например. Было побольше дронов – продвигались бы чуть-чуть быстрее.

– Дайте советы парням, которые в ближайшее время планируют пополнить ряды нашей армии и пойти служить именно на СВО

– Особых советов дать не могу. Самое главное – собраться с мыслями. Даже если человек не обучен, это не проблема. Там нет такого, что человек пришел и его в первый день закинули куда-то, совсем не обучив. Хотя бы пару магазинов ему дадут отстрелять и объяснят, что нужно делать. А так, конечно, хочу пожелать мужества и меньше бояться.

– У вас остался контакт с сослуживцами в Армении?

– Да, остался. У меня тесть сейчас служит на Лачинском коридоре. Их не выводят. Это миротворческие силы уходят, а наша основная 102-я база там до сих пор остается.

– Расскажите, как получилось, что раньше вы служили в зенитно-ракетных войсках, а теперь стали снайпером?

– Когда я перевелся в Миллерово, нас передислоцировали в составе полка в Ростов. Потом пошел крупный набор в Армению. Каждый день чуть ли не по 2-3 самолета с бойцами отправляли туда. И вот нас всех, военнослужащих по контракту, перевезли в Армению, потому что срочников оттуда выводили. Вот так я туда и попал, став снайпером по равнозначной тарифной сетке. Потом оттуда уже стал проситься на СВО.

– Что самое сложное в работе снайпера? Какие эмоции вы испытываете, когда видите врага в прицеле?

– Когда мы видим врага в прицеле, всегда стараемся оставаться равнодушными, потому что если не устранишь противника, то он устранит тебя или твоих друзей, боевых товарищей. Если ты не поразишь вражеского пулеметчика или гранатометчика, то пострадает группа, которая пошла на штурм очередного здания. Понятно, что потом осознаешь все это и становится тяжело. Самое сложное в работе – это оставаться скрытным, потому что сейчас есть тепловизоры, дроны ими оборудованы. Мы постоянно шьем себе костюмы из ткани, которая должна мешать работе тепловизора. Но они помогают на 10-15 минут, а потом тело нагревается и эффект пропадает. Даже если ты в костюме из этой ткани отработал по цели, то для тепловизора сразу становишься заметным, потому что раскаляется винтовка. Тебя уже могут увидеть. Под такой тканью хорошо только зимой греться.

– Правда, что все ненавидят снайперов: как свои, так и чужие?

– Да, потому что, когда мы приходим на позицию и начинаем отрабатывать, потом по нам обратно прилетает все, что можно. И танки, и тяжелая артиллерия по нам стреляют. Нас начинают выгонять, потому что мы работаем с тех позиций, где сидят операторы дронов, которые поднимают “птички”, чтобы сопровождать штурмовую группу. Вот они свою работу уже не могут вести после того, как на этом месте побывали снайперы.

– Правда, что для снайпера основная задача не ликвидировать солдата противника, а ранить его?

– Правда. Это нужно, чтобы сильнее деморализовать противника, устрашить его. К примеру, если снайпер ранил вражеского бойца, его начали эвакуировать, то он может подстрелить еще одного или нескольких солдат противника. После этого у них падает боевой дух уже.

– На каком расстоянии от противника приходится работать снайперам?

С нашим штатным оружием – это от 500 до 700 метров. Сейчас вот нашим ребятам дали другие образцы, начали их обучать стрельбе на расстояние до 1200 метров. Но это крупнокалиберные винтовки. А с обычными около полукилометра. На более дальнем расстоянии уже тяжело работать.

– Какая помощь от волонтеров была бы полезна снайперским подразделениям?

– Это не секрет. Нам в подразделения всегда требуются дроны-камикадзе, дроны “mavic”. Нужны тепловизоры, ночные прицелы. Бывают такие позиции, где можно оставить тепловизор, а самому спустится ниже и из безопасного места наблюдать за обстановкой через телефон. Если видишь противника, то быстро поднимаешься и начинаешь работать по цели. Все-таки устройства работают через bluetooth или wi-fi.

– Война войной, но даже в таких ситуациях без юмора никуда. Можете вспомнить какие-то смешные истории?

– Их много, но какую-то конкретную не вспомню. Мы каждый день, как дурачки, честно говоря, себя ведем. Без юмора, конечно, никуда. Постоянно пытаемся поддержать себя, поулыбаться, посмеяться.

– А есть самая запоминающаяся история за период вашего пребывания в зоне специальной военной операции?

– Из самого запоминающегося: я был в тылу в тот момент. По нам отработало 3 HImars-а. Мне почему-то в тылу всегда страшнее, чем на самой передовой. Наверное, потому что по тыловым расположениям всегда прилетают самые тяжелые снаряды, РСЗО. После того прилета были жертвы и много раненных. Этот момент мне на всю жизнь запомнился. Хотя случались и пострашнее ситуации. Но это был мой самый первый жесткий обстрел. Я, когда приехал домой, несколько ночей не мог нормально уснуть без звуков обстрелов, потому что, когда слышу канонаду, когда наши РСЗО работают, мне как-то спокойнее.

Враг пытается не по нашим позициям ударить, не по тем местам, где у нас, например, техника стоит, а именно по гражданской инфраструктуре. Наверное, чтобы народ обозлить против нас. Чтобы люди думали, что они из-за нас “получают”. Видимо, у них такая позиция.

– Есть что-то, чем вы еще хотели бы с нами поделиться?

Хотел бы только сказать, что мы все ждем нашей скорейшей победы и стараемся ее приблизить. Очень благодарны тем людям, которые нам помогают, организовывают гуманитарные сборы, не боятся этого. Рискуют своим здоровьем и едут в зону СВО, пусть даже и не на саму передовую. Это очень заметно, и мы действительно очень этому благодарны. Такие люди заряжают нас на победу, дают моральные силы, поднимают боевой дух.

Александр Баймурзаев, Владислав Коваленко