Безусловное достоинство Платоновского фестиваля в том, что ближе к закату театральными подмостками становится весь центр Воронежа, в городе появляется нечто от Питера. По проспекту Революции и окрест словно по сцене расхаживают красивые люди в чистых и светлых одеждах; и (не знаю, заслуга ли здесь закона о запрете курения?) среди них мало курящих, незаметны пьяные. Такие фестивальные вечера хорошо завершать знаковой встречей. Например, с легендарным актёром Йозасом Будрайтисом.
Мэтр согласился встретиться после спектакля в «зимнем театре». И мог ли я знать, что само посещения этого театра предстанет в виде исключительного лицедейства. Причём, в новом «зимнем театре» я был впервые, хотя в студенческое время нередко посещал старый, драматический, кольцовский. Реконструкция, как вы помните, началась ещё при губернаторе Шабанове, продолжилась при Кулакове и наконец, театр родился заново при Гордееве. И знаете, по моему твёрдому убеждению, почти два десятилетия перестройки окружённого заборами театра явно сказывались на атмосфере в центре Воронежа. Сумрак окутывал его. Как-то, для написания об этом колонки я специально ночью с другом перелез на стройплощадку «храма искусств» и физически ощутил инфернальные токи, разгуливающие там вместе с бродячими собаками.
Определённо, состояние главного драматического театра города говорит и о мышце власти, что базируется в своей администрации неподалёку. Театр утопал в строительном мусоре - губернская власть тоже утопала в том, в чём сейчас разбираются правоохранительные органы. Теперь новый театр при новом губернаторе вернул название столетней давности - стал «зимним». Но что именно за этим кроется?
Моноспектакль Будрайтиса подходил к концу. Я проник внутрь здания и сразу с первым подошедшим ко мне служителем поделился удивлением, что кто-то в Воронеже может быть недоволен (доводилось читать отзывы) «зимним театром». Хрусталь с электричеством, серебро по стенам и в завитках капители колонн – нет слов, фойе театра производило впечатление. Разве что аляповатые картины на стенах выбивались из общей стилистики. Все они были на тему зимней сказки, но - из мира «мишек в сосновом бору». Здесь же больше подходили, скажем, готические виды дворца Снежной королевы. Впрочем, это мелочи. Настоящую критику скоро выдала выходящая из зала публика. Критику и театру, и заодно спектаклю с Йозасом Будрайтисом.
К слову, еще, будучи на «Сезуане» (что открывал Платоновфест в здании у Покровского храма) я услышал от коллег, что знаменитый советский и литовский актёр приехал с очень сложным спектаклем и практически не даёт интервью. Так что человека, что организовал нашу встречу, я уже заранее воспринимал, как проводника в заповедное. Когда же мы по узкой лестнице стали подниматься навстречу потоку спускавшихся после спектакля зрителей, я окрестил своего поводыря Вергилием. С учётом нынешней жары всё это вполне напоминало нулевой круг ада. Странно, но других выходов из зала наверху в театре не предусмотрено. Подъём казался бесконечным, но за это время я успел познакомиться со всем диапазоном свежих отзывов.
Шли женщины в вечерних платьях, мужчины, как обычно, отставали в плане дресс-кода.
- Не, ну это совсем …неуважение к зрителю, - сказал своей спутнице мужик в серой майке. То ли о спектакле, то ли о логистике внутри театра, а скорее – обо всём вместе. Дело в том, что по дороге мой Вергилий шепнул, что Будрайтис (первый спектакль в Воронеже состоялся накануне) не очень доволен контактом с залом. Он играет бомжеватого вида старика (из пьесы Беккета), который в некий момент внутренне преображается, но зал на это не реагирует. Зал, похоже, разочарован; кто-то уходит, не дожидаясь финального занавеса.
- Ах, это было прелестно, - лестничным пролётом выше делится впечатлением с Вергилием женщина в синем платье, воронежский министр культуры.
Как это всё типично, классика.
У самого входа в зал встречаем знакомую девушку-журналистку, она жалуется, что ей «ничего не было видно», причём, с «даже купленного по билету места». Говорят, в зале стало кому-то плохо; там действительно душновато.
Актёр устал и мне дают «пять минут» на разговор. Несмотря на то, что литовские 5 минут должны означать не меньше 15 русских, я после всего услышанного и увиденного пребываю в сомнении, стоит ли говорить с мэтром о прошедшем спектакле. Поэтому делюсь впечатлением о театре и его полной страданий истории. Йозас соглашается с корреляцией состояния театра (включая физическое) и общественной атмосферы. Упомянул об информационном пространстве, что становится «всё гуще и гуще». На этом месте вспоминаю о том, что я политический обозреватель и спрашиваю о теме, что в информационном пространстве сейчас №1. Собеседник говорит, что не дружит с политикой. Йозас напоминает усталого мудрого дервиша, что не любит отвлекаться от созерцания приоткрывшихся ему вечных тайн человека.
Пять минут беседы действительно растягиваются в десять, и хотя стрелки шли себе дальше, время, кажется, замерло. Пока в комнату не ворвалась суетная жизнь в лице самого главного в Воронеже режиссёра. Он улыбался. В этот момент случилась кульминация того эксклюзивного представления, что я наблюдал с момента сравнения проспекта Революции с театральными подмостками.
- Добрый вечер, всё хорошо? Сегодня никакая женщина Вас не беспокоила? Не мешала? – интересуется режиссёр.
- Кто-то кашлял, а кому-то там плохо стало, - замечает актёр.
- А у нас вообще в городе рекорд жары. Я Вас поздравляю с большим успехом, это - фурор…, - режиссер присаживается на диван. - А Вы что, сомневаетесь в чём-то?.. Ничего, это качество творческого человека.
- Были технические неполадки, которые надо было перебороть, всякое было, - нехотя говорит Йозас Будрайтис.
- Тем не менее, в нашем фестивале Ваш спектакль занял хорошее место, спасибо Вам за это.
- Мне приятно сейчас видеть улыбающихся людей, - как бы комментирует разговор актёр.
Режиссёр передаёт приветы Вильнюсу и уходит. Йозас Будрайтис вопросительно смотрит на меня.
- Это был наш великий местный режиссёр, - посчитал своим долгом сказать я в ответ как бы на немой вопрос. Так я и не понял, вспомнил актёр воронежского режиссёра или нет. Извинился напоследок за политические вопросы, они были не по адресу. О политике, как политический обозреватель, скажу сам. Мне было приятно выходить через электрические ворота в том месте, где пять лет назад я перелазил, опираясь на осколки строительных плит. Но отремонтировав «храм искусств» и вернув ему название из царских времён, не стоит вместе с тем перенимать и известную самоуспокоенность николаевской империи. Когда живые критические реакции на происходящее воспринимаются хранителями дискурса, как злонамеренность. И когда всё «посягательство на основы», что не «прелестно», и не «фурор». Есть ещё проблемы свободного передвижения (по театру, в том числе), хочется, чтобы было лучше видно и слышно. И над этим надо работать и губернатору, и министру культуры, и главному режиссёру Воронежа, чей новый театр сейчас строится впритык к профильному департаменту.
Насколько я понял, отчётный моноспектакль Будрайтиса был о труде души. О ревизии прожитого и сделанного, которую лучше всего проводить постоянно. А почивать на лаврах - никогда.