В самом центре Воронежа под сенью новостроек притаились крошечные домики – частный сектор. Если на улице Фридриха Энгельса в районе от площади Ленина до цирка свернуть во дворы, то вы попадёте в совсем другой город – дореволюционный.
Дорога вымощена камнями, асфальт сюда не добрался. Некоторые дома отапливаются печками с углём. В будках сидят собаки, на верёвках висит разноцветное бельё. На дороге, увидев посетителей, появляется будто призрак из прошлого бабуля в теплом белом платке, поверх шапки.
Полина Тимофеевна Мыльникова - бывший узник фашизма, ветеран труда, она была одной из тех, кто героически восстанавливали Воронеж в первые годы после войны. Ей 82 года, живёт она с 1938 года в домике, который построили еще до революции. Правда, понять, что это дом вообще сложно, каморка снаружи отделана пластиком – чтобы было хоть чуть-чуть теплее.
На двери висит тонкое одеяло, спасающее домик от холода, когда открывается дверь.
- Во время войны нас эвакуировали, когда вернулись – дома по кирпичикам складывали на глине и песке. Топлю-топлю, а тепло уходит в стены – холодно становится. Мы маленькие еще город восстанавливали, неужели я не заслужила хотя бы маленькой квартирки вместо моего дома, где я мерзнуть не буду. Я наняла адвоката, чтобы мне может квартирку дали, но говорят, что меня лишняя жилплощадь – домик в деревне, так его у меня нет давно. У меня эта площадь лишняя получилась, потому что умерла дочка в 47 лет, а у нее в деревне был дом.
Надеялись когда-то жители, что их домики выкупят строители, возводящие кругом высотки, но оказалось – слишком маленькая площадь – никто не берёт. Другим жителям бывшего частного сектора в центре города повезло – рядом с домом Полины Тимофеевны забор стройки. На месте бывших крошечных домиков скоро возведут высотную гостиницу.
- С одной стороны дом скупали – нас не взяли, потом с другой – и снова мы не попали, - поясняет Полина Тимофеевна. – А теперь нас «в котёл посадили», площадь слишком маленькая – тут даже кран поставить негде.
Между новыми домами с современными коммуникациями домики смотрятся как зона гетто. Туалет у местных жителей на улице – один на несколько домиков. Отапливаются газовыми котлами, а одна из семей даже топит дом печкой с углём.
- Полы у нас на земле, зимой в ванной примерзает пробка – могу ли я там купаться? Туда сейчас зайти не могу по утрам – холодно, - поясняет бабуля. - Здесь в жару летом жить хорошо – у меня всегда прохладно.
- Сколько вы платите в месяц за коммунальные услуги?
- В этом месяце 1650 рублей, - поясняет бабуля и вдруг начинает плакать. – Разве можно так жить, как мы. Дали бы мне комнатку хоть метров девять, да и не в центре, лишь бы туалет тёплый был. У меня кишечник не работает, мучаюсь от болей, а даже искупаться нельзя.
- А вы куда-нибудь жаловались?
- У кого я только не была, но никто на мою проблему не обращает внимания. Единственная надежда, что адвокат поможет мне, как узнице выбить квартиру. Муж умер еще в 90-м году, я живу в этой части дома, а рядом дочка с семьей.
- Они тоже хотят переехать отсюда?
- Нет, дочка говорит, что готова замерзать здесь – зато центр, на работу близко. А я все оставлю и уйду – лишь бы было тепло, искупаться где было и туалет не на улице. Мне больше ничего не нужно – я вся больная, четыре операции перенесла.
- Здесь раньше много людей жило? Маленькие домики вокруг были? Куда делись люди, которые там жили?
- Здесь рядом два дома даже щитовые были, пожар был, когда сараи наши погорели. Построили рядом дом на этом месте, но нас не взяли. Сейчас у нас здесь девять квартир осталось, в которых живут люди.
Вместе с Полиной Тимофеевной мы выходим на улицу. Там её соседка в резиновых калошах набирает воду из колонки в ведро. Сбоку сгоревшие сараи, по крыше которых бродит местная кошка. На куче кирпичей и шифера антуражно сидит старая кукла среди валенков.
- Когда горели сараи – к нам не смогли проехать пожарные, тянули шланги с двух сторон, - рассказывает Полина Тимофеевна. – Если дом загорится – они сюда не проедут. И «скорая» не может проехать. Когда девочке, живущей здесь, было плохо – её пришлось нести на руках к машине. Не живём мы здесь, а мучаемся – доживаем.