Продолжение. начало см. http://vrntimes.ru/articles/kultura/vladimir-boykov-v-epopee-s-buninskim... и http://vrntimes.ru/articles/kultura/pochemu-voronezh-tak-dolgo-tormozil, а также http://vrntimes.ru/articles/kultura/osobist-v-parizhe-shpynyal-menya-za-chto-vmesto-voronezhskogo-gubernatora-kovaleva
В эти юбилейные дни, в рамках празднования 145-летия Бунина ожидается принятие решения о создании в Воронеже Бунинского музея. В некотором смысле тоже юбилей: этого решения культурная общественность ожидала 45 лет. Воронежский историк Владимир Бойков в своих в своем почти детектвином рассказе пытается ответить на вопрос, почему до сих пор ожидания оказывались напрасными.
Опять презренный металл!
- Мы все-таки прилетели в Париж – выручила телеграмма главы «Аэрофлота». В Париже нас встречает издатель Мишель Парфенов, потомок рода Чертковых, с которым мы успели подружиться во время французских «культурных десантов» в Москве и Воронеже.
Миша помогал нам, чем мог в Париже. Но скоро начались проблемы. Тогдашний глава парижского представительства «Аэрофлота» в Париже Геннадий Рыженков, мне заявил, что перевезут коллекцию только в том случае, если она будет застрахована. В данном случае перестраховывался сам Рыженков, т. к. я, как перевозчик, обращался в парижское представительство «Аэрофлота» по доброй воле и без принуждения, с согласия Голубовской, о перевозе груза без страховки.
Значит опять деньги! Страховка коллекции Нилуса должна была составить где-то 30 тысяч долларов. И я начал, как на службу, ходить на Елисейские поля в «Аэрофлот» на переговоры.
Пытаюсь убедить Рыженкова, что это культурная миссия, опыта нет, я понимаю, что дал маху, но коллекция должна быть в России. В результате рождается уникальный документ, подписанный тремя сторонами: парижским представительством «Аэрофлота», Владимиром Васильевичем Бойковым и Валентиной Лазаревной Голубовской. Трехстороннее соглашение о вывозе коллекции П. А. Нилуса без страховки. По этому договору ответственность за все, что происходило с коллекцией, – потеря, воровство - все было на мне как на лице, осуществлявшем перевозку. В письменной форме.
Бунинский год в Париже
-1995 год был бунинский – 125 лет со дня рождения. Бунинские события были и в России, и во Франции. В Сорбонне проходила большая международная конференция, посвященная Бунину, там были наши воронежские филологи – Мущенко, Никонова, Бердникова.
В Париже, на улице Жака Оффенбаха, 1, где жили Бунин и Нилус, открыли мемориальную доску памяти Бунина. Это вызвало большой прилив публики. У меня до сих пор стоит картина открытия доски. Я увидел три группы людей. Одна - представители первой волны русская эмиграции и их дети. Там были Соллогуб, Голубовская и другие, кто всех знал, все помнил. Старики. Вторая толпа – это уже советская эмиграция, диссиденты. Там Алик Гинзбург, он, кажется, был заместителем редактора «Русской мысли», Кира Сапгир и другие – они держатся своей кучкой. И третья толпа – наши советские люди - университетские филологи, представители посольства. Зрелище впечатляющее: все-таки не умеем мы объединяться… Казалось бы, такой праздник, мы должны быть все вместе, нас должен объединить общий глубинный интерес. Увы: у этих свой праздник, у этих - свой.
Еще меня поразила церемония открытия мемориальной доски. У нас– микрофон, речевка, простыню сдирают. «Слово предоставляется… » и т. д. Человек пять-десять выступят, пока всех не утомят. Как это было у французов: российский посол Рыжов и мэр XVI округа подошли к стене, где прикреплена доска. Она не занавешена, все могут сразу ее оценить. На тротуаре стоят корзины с цветами. Фотосессия, вспышки, щелканье затворов, Как? Все? Нет, не все. Потом, приглашенные пили шампанское и вино в кабинете мэра. В этой же мэрии в начале 80-х была устроена выставка Нилуса. А меня тогда поразило, что за спиной чиновника висели не фотографии политических вождей, а большой портрет Виктора Гюго.
Воронеж не догонишь
- Наступает день Икс, мы выезжаем в аэропорт – я и Аля Ребиндер. За рулем грузовичка Алик Хананьи, мой товарищ, директор магазина ИМКА-Пресс, где все время хранился упакованный ценный груз. Все люди, которые мне помогали, были наши люди из эмиграции. Они действовали бескорыстно, по движению души, от добрых чувств к памяти Бунина и Нилуса. Это, в конце концов и вырулило всю ситуацию.
Не могу еще раз не вспомнить добрым словом сотрудников ВАСО из московского представительства. Они встречали меня в Шереметьево. Но не просто в Шереметьево - они встречали на границе. По моей просьбе наблюдали за разгрузкой самолета, доставили мне собственноручно на тележке ящики с коллекцией. Слава Богу, все в целости и сохранности!
Подхожу к таможеннику. «Куда?». «Так и так, у вас должны быть бумаги из Воронежа». «У нас ничего нет, Ваш груз арестован». А до этого была договоренность с председателем комитета по культуре, что растаможивание произойдет в Воронеже и что на таможне в Шереметьево меня будут ждать необходимые бумаги для прохождения «зеленого коридора». Время ночь, около полуночи, обещанных бумаг нет. Нет их и на следующий день. Груз три дня под арестом, я бегаю по таможенным структурам с документами, а каждый день ареста – деньги, которые я должен платить.
Наконец, все улажено, ближайшим самолетом ВАСО – опять благодаря В. А. Саликову - я все это перевожу в Воронеж, доставляю в музей Крамского. На следующий день туда пришел таможенник и на месте, вскрыл пломбы, растаможил груз. Там, помимо коллекции Нилуса, было еще 100 книг Бунина «Темные аллеи», изданные Парфеновым в Париже на русском языке - для распространения на выставке.
И казалось все тревоги и волнения позади, и теперь наступают. сплошные праздники. Да не тут-то было.
«Твой Нилус выеденного яйца не стоит»
Надо сказать, что в Воронеже мало кто верил, что у меня что-нибудь получится, знающие люди на меня смотрели как на городского сумасшедшего. И вдруг получилось – и ирония стала переходить в зависть. Хуже того. Раз появилась коллекция – значит, есть повод снова говорить о музее. Значит, обостряется риск, что всплывут махинации культурного руководителя области Юрия Соловьева.
А директором художественного музея им. Крамского был Владимир Устинов, человек, скажем так, со странной психикой, с определяющей психологией «красных глаз». Воронежские художники его ненавидели. Никого не пускал в музей – с выставками, культурными акциями туда невозможно было пробиться. Он встретил меня с нескрываемым раздражением. При разборе картин ходил и негодовал: «Это говно! Говно! Это ничего не стоит! Выеденного яйца не стоит! Нам это не надо!».
Соловьев при первой встрече после приезда устроил истерику по поводу того, что я его подставил, что из-за меня он должен платить деньги неизвестно за что - имелся в виду таможенный платеж. «Ты знаешь, был такой художник, Криворучко - и что теперь, его вещи признаны барахлом (экспертная оценка от инструктора обкома), а твой Нилус, что это такое, кому он нужен?». На все мои доводы, что сделано большое дело для русской культуры, для музея Бунина он еще больше распалялся и в конце концов выпалил историческую фразу «Знаешь что? Срать я хотел на твоего Бунина вместе с Нилусом!».
Я попросил его извиниться. Извинений не последовало.
Культурная столица должна знать своих героев
-Через несколько дней у меня был прямой радиоэфир в ВГТРК. Я и рассказал как меня встретил Воронеж дословно, процитировав без купюр Соловьева и Устинова.
Потом мне рассказали, что зампредседателя телерадиокомпании запретил допускать Бойкова в эфир.
Но это было не единственным последствием общения с «культурным» начальством.
Когда я передал Соловьеву письмо от Голубовской – о разделении коллекции между музеями, он мне сказал: «Это теперь все наше. Тебя мы будем извещать об основных этапах работы. Ты здесь уже не при чем».
Письмо вскоре исчезло. А перспективы Бунинского музея растаяли в который раз.
.PNG)
Записал: Александр Саубанов
На снимках: "Дом Бунина" в Париже; мемориальная табличка от парижан и улица Оффенбаха от Нилуса; Вячеслав Саликов (ВАСО); сцены парижской жизни.
Продолжение следует