Врать не буду!
В прошлом веке я торопился на избирательный участок по зову сердца. В шесть тридцать утра сердце мне подсказывало:
- Пора! Если хочешь, чтобы тебе в буфете избирательного участка досталась бутылка кефира, баночка сметаны или творожный брикетик с изюмом, поспешай!
Иначе тебя опередят другие избиратели. И тебе придется довольствоваться только банкой кильки в томатном соусе. Как ты после этого будешь глядеть в глаза своим детям?
И я летел, окрыленный, на избирательный участок.
Где они теперь, эти крылья?
Теперь на избирательный участок меня влечет совсем другое чувство. Чувство сострадания к милым дамам, которые почти на весь день оторваны от дома, будучи занятыми в участковой комиссии.
Мне очень жаль этих дам, лишенных простого человеческого счастья.
Вместо того чтобы стоять у домашнего очага и варить макароны, ловя тоскующий взгляд мужа, им приходится разглядывать паспорта незнакомых людей, каждому улыбаться, выдавая заветные бюллетени, и каждому указывать на его место в кабинке из непрозрачного материала, в которую ни один посторонний взгляд не проникнет.
Чего там греха таить: мне приятно слышать в зале для голосования редко употребляемые в повседневном обиходе слова «Здравствуйте!», «Спасибо!», «Будьте любезны!», «Пожалуйста!», «Будьте добры!», «До свидания!».
Но ведь после того, как я расстанусь на ближайшие годы с этими очаровательными дамами, мне придется окунуться в суровую прозу жизни – в ЖКХ; в загадочный рост платежей за холодную воду, которая в наших трубах почему-то считается горячей; в лифты, в которые я каждый раз сажусь с замиранием сердца; в дороги, которые мы выбираем, чтобы по возможности живыми добраться до дома и до работы.
И все-таки, и все-таки… Хорошо думать о том, что о тебе тоже кто-то думает. Вспомнили, пригласили, обогрели… Решили прислушаться к моему голосу.
А, в самом деле, почему бы и не «пуркуа па», как говорят французы?
Очень, знаете ли, хочется, чтобы очередной сиделец на моей шее, опустил бы голову вниз, взглянул бы в мои глаза и спросил участливо:
- Ну? Как тебе живется? Чем я могу тебе помочь? Чем ты озабочен?
И я бы нестеснительно ответил:
- Да мне, собственно, ничего не нужно. У меня все есть. Одна просьба: «Не мешайте работать».