Пермский академический Театр-Театр показал «Сказку о царе Салтане» на воронежском детском фестивале «Маршак». Главный режиссер Владимир Гурфинкель встретился с прессой перед спектаклем, 2 ноября. По словам режиссера, спектакль появился как студенческая работа – попытка понять, какими были «изначальные материи», из которых родилась пушкинская сказка. После пресс-подхода корреспондент интернет-газеты «Время Воронежа» расспросил режиссера об актуальности театра и конкуренции с современными видами подачи искусства.
– Вы говорили, что нашли исторический прообраз «Сказки о царе Салтане». Что легло в основу произведения поэта Александра Пушкина?
– Это не прообраз – мы просто искали предтечи. Ведь надо же понимать, что Арина Родионовна говорила, какие сказки она рассказывала и какие слышала, где она могла их впитать. Мы же всегда вырастаем из какой-то среды. Вот из чего выросла эта сказка?
– Из чего?
– Из языческого фольклора. Она родилась из совершенно площадного произведения. В этой сказке есть животрепещущие темы. Представьте себе отца, который стал причиной изгнания сына, не видел его много лет. И потом отец, престарелый человек, встретился с совершенно осознанным, самостоятельным сыном, не предполагая, что он жив. Количество сентиментальных тем внутри этого произведения очень велико.
– Почему сказка актуальна или неактуальна сейчас?
– Актуальна не сама сказка, актуален язык, на котором мы говорим. Мы каждый раз, в любом произведении стараемся найти язык. Понимаете? Потому что нет ничего ужаснее, чем репертуар, устаревший по эстетике. Потому мы ищем эстетику, чтобы он была современной.
– Но современная эстетика в глазах детей связана с мультфильмами, спецэффектами, компьютерной графикой.
– Я знаю, чего зрителю всегда не хватает. Ему всегда не хватает личного. Он понимает, говорят ли с людьми в общем, или с человеком лично. Я не знаю вашего имени. Но вы конкретный, интересный мне человек.
– А как реагирует зритель? И отличается ли воронежский зритель, избалованный театральными фестивалями, от представителей других городов?
– Забудьте это: «воронежский зритель», «копенгагенский зритель»… Нет, зритель практически везде одинаков в своем консерватизме, но, в то же время, – в потребности увидеть что-то новое. Если зритель видит новое и чувствует, что оно подлинное, он даже не понимая будет одобрять. Нам зря кажется, что зритель не поймет. Он сразу чувствует – туфта это или подлинное человеческое высказывание. Я слышал, что проводили эксперимент: повесили на стены Эрмитажа всякие малеванья и три работы мастеров супрематизма. И зрителей набрали из крестьян, ну просто людей, в первый раз в жизни попавших на выставку. Они подходили к супрематистским работам и говорили: «Вот это, это и это хорошо». Абсолютно ничего не понимая. Потому что подлинное произведение – оно само по себе несет энергию. Можно разыгрывать аукционы, тысячу раз говорить насколько это круто. Но обмануть чувства тех, кто воспринимает искусства, невозможно.
– Вы ставите спектакль для детей. А каким было ваше детское впечатление о театре?
– Когда я пришел туда, мне было так скучно, что я вел себя ужасно. Меня отправили на четвертый ярус, и там я не успокоился. Меня выгнал администратор и хотел побить. Я был бы счастлив, если бы меня выгнали из театра. Но меня не выгнали и я как-то «присосался».
– Плохой спектакль может отвратить человека от театра?
– Если человек хотя бы раз в жизни попал на подлинное – он перетерпит сотню спектаклей, чтобы опять окунуться в это невероятное чувство сопричастности. Потому что мы хотим сопереживать. Мы хотим искренне кому-то что-то желать. И театр дает нам такую возможность. Посмотрите, как люди идут на спектакль: между ними расстояние, темнота. Кто-то один засмеялся, потом еще один, и еще. И, кажется, человек думает: «Господи, я не одинок». Поэтому после спектакля люди стоят плотно. Театр побеждает страх одиночества и смерти. В наше чудовищное время абсолютного вранья, чувствовать себя сопричастным и правдивым рядом с другими людьми – это большое счастье. Потому чем больше врет телевидение, радио, чем больше врете вы – тем больше счастливы мы. Потому что мы можем говорить о подлинном.
– А театр не врет?
– Я могу отвечать только за себя. Мой – нет. У нас последняя премьера – это конституция Российской Федерации. Мы поставили конституцию вместе с Ельцин Центром, ну, чтобы не убили сразу. Мы сделали настолько мощное социальное высказывание, что на показ не попасть. Мы играем этот спектакль после других спектаклей – в 22 часа. И прийти можно только по записи. Потому что мы рассказываем о статьях конституции на примерах. Как правила дорожного движения написаны кровью, так наша великая конституция написана бедами последних столетий. Это главная книга, созданная в XX веке. Вы просто откройте главы конституции и читайте – у вас будут слезы. Насколько это подлинное произведение, настолько оно не реализовалось. Театр не может быть не социальным, театр не может быть не художественным.
– А что, если зритель не согласен с мнением режиссера?
– У нас был спектакль «Пьяные» Марат Гацалов делал спектакль по пьесе Ивана Вырыпаева. Страшный скандал, сто человек из шестисот ушло со спектакля. Остальные орали, не отпускали. У нас полностью разделилось общественное мнение на этом спектакле. Когда ты говоришь, что тебе нравится, а что не нравится, когда ты страстен в своих высказываниях, обязательно кто-то скажет: «Ты идиот, я не хочу так жить. Я буду жить по-другому». Ну и прекрасно, лишь бы не скучное искусство, лишь бы не спали в зрительном зале. Пусть орут против. Я доволен.
Автор: Михаил Супруненко
Версия для печати
Комментарии